Владимир Назаров Экономика гипер­инфляции

Что касается скорости обращения (V) – это философский показатель. В начале монетаристы, предложив это уравнение, думали, что показатель фиксированный. То есть они предполагали, что люди с примерно одинаковой скоростью обменивают деньги на товар. Однако это не совсем так. В реальной жизни скорость обращения зависит от очень многих показателей. Прежде всего, это доверие людей к деньгам. Если люди не доверяют деньгам, если они считают, что вот-вот все рухнет, обесценится, и надо от этих денег избавиться как можно быстрее, то, конечно, эта V начнет зашкаливать, потому что, как только вы получили деньги, вы попытаетесь побыстрее от них избавиться. Если, наоборот, вы считаете, что у вас дефляция, цены будут падать, вы постараетесь как можно дольше держать деньги у себя, ни в коем случае не выпускать их из своих рук, будете ждать, когда цены упадут, купите все за те же деньги, но только гораздо больше товаров и услуг.
Технический прогресс постепенно увеличивает скорость обращения денег. Когда мы расплачивались золотыми галеонами – это одна ситуация, а другая ситуация, допустим, безналичные расчеты, где деньги постоянно виртуально находятся в обороте, вы думаете, что эти деньги у вас на карточке, а, на самом деле, их уже 10 раз прокрутили в банковской системе. И, соответственно, банковский мультипликатор тоже очень сильно влияет на скорость обращения денег. Банки берут у вас депозиты, кому-то дают кредит, тот, кто берет этот кредит, сразу все эти деньги не тратит, оставляет часть в банке, банк может еще раз дать их в кредит. Так работает так называемый мультипликатор. Центральные банки во всем мире его иногда немного ограничивают различными способами резервирования. Но, тем не менее, этот способ тоже влияет на скорость обращения денег.
Ну, и наконец, последний наш элемент. Это Q – количество наших товаров и услуг в экономике. На мой взгляд, самый важный показатель. Скажем так, к гиперинфляции он сам по себе привести, скорее всего, не может. К инфляции может. Допустим, если у вас, не дай бог война, то цены, скорее всего повысятся, потому что количество товаров и услуг в экономике резко сократится. Молодые люди пойдут на войну, производить особо некому и нечего, потом половину страны кто-нибудь разбомбит. В результате производственные мощности тоже упадут и Q уменьшится. А денег в экономике – столько, сколько было, а может, даже еще подпечатывали, чтобы сократить военные расходы. Это три элемента, которые теоретически могут влиять на денежную массу.
Возвращаясь к нашей истории. Что произошло в нашей российской действительности? Долгое время это уравнение имело к Советскому Союзу отдаленное отношение. Потому что советская власть, мудрая, все контролировала: и цены устанавливала, и планы производства, а деньги были исключительно обслуживающим элементом – сколько нужно, столько и напечатаем. То есть деньги в этой системе играли абсолютно второстепенную роль. Инфляцию в такой системе люди видели не в росте цен, а в наращивании дефицита. И тут советская власть, надо сказать, сильно постаралась. Соотношение количества материальных запасов, то есть того, что можно было бы приобрести на эти деньги, и этих материальных запасов с рублями, которые были у советских граждан на руках, или на депозитах, или в облигациях государственного займа, постоянно падало. За 20 лет оно упало почти в 5 раз. Что это значит? Это значит, что у советских граждан было очень много рублей. Эти рубли лежали у них, в основном, на сберкнижках, но реально в экономике товаров не было. Импортировали активно мясо, не говоря уж о всяком оборудовании для заводов, фабрик и так далее. Советский Союз на все это очень плотно подсел. И когда эта нефтяная манна рассосалась, выяснилось, что некому, нечем и не на чем, незачем производить товары и услуги. Нет стимулов это делать. В плановой экономике самая большая проблема – это проблема стимулов. И советское руководство столкнулось с огромными проблемами. Очевидно, что из этой ситуации надо было выходить. Через либерализацию цен и приватизацию.
Две основные базовые задачи, которые стояли перед реформаторами в тот период – это провести либерализацию цен, отпустить цены, потому что цены – это основной носитель информации в экономике, именно они подают сигналы, что нужно производить, для чего нужно производить, сколько производить. И второе – это приватизация, чтобы дать стимул частному собственнику всем этим заниматься. Реально воплотить эти задачи в жизнь было тяжело. В том числе из-за огромного инфляционного навеса, который советская власть сделала благодаря этим вкладам. Потому что если бы население воспользовалось этими деньгами – а оно воспользовалось – всплеск цен был бы радикальным.
Итак, что нужно было делать? Это либерализовать цены, обнулить вклады, приватизировать и проводить жесткую денежно-кредитную политику. Вот эти четыре вещи надо было делать, но далеко не в полном объеме. Почему? Что касается вкладов. Почему нужно было что-то делать? Потому что других вариантов не было. На счетах граждан было примерно 50% ВВП, причем дутого ВВП, где и оборона сидит, и еще множество вещей, которые людям не нужны. Реально же на каждый рубль более-менее нужной продукции денег на счетах населения примерно 8 рублей. Соответственно, если все это привести одномоментно в равновесие, у вас будет, условно, восьмикратный рост цен. Я очень сильно упрощаю, но, тем не менее, масштаб проблемы вы должны понимать. С такой же проблемой в свое время столкнулся не только СССР. Например, Людвиг Эрхард тоже столкнулся с такими проблемами: надо было обуздать инфляцию после войны в 1948 году. Что делает Эрхард? Он поступает очень жестко. Вводит новую немецкую марку, все заработные платы, пенсии пересчитываются в пропорции 1:1, а вот вклады и наличные, которые есть у населения, делятся на две группы: 50% старых марок обмениваются в пропорции 1:10, а 50% замораживаются и потом обмениваются в пропорции 1:20. Для того, чтобы запустить экономику заново, для того, чтобы вернуть веру немцев в немецкую марку, нужно было проделать этот путь. И он подавил инфляцию за год. И никаких тяжелых последствий для него как для реформатора не было.
Но, мог бы так поступить Гайдар? Очевидно, не мог. Почему? Потому что до этого советская власть неоднократно пыталась как-то прыгать вокруг проблемы вкладов населения, и эти прыжки уже дико нервировали это самое население. Была проведена за год до 1992 года так называемая «павловская реформа». В соответствии с которой вначале заморозили все вклады населения, разрешили снимать не больше 500 рублей в месяц, потом произвели обмен крупных купюр – 50-рублевых и 100-рублевых на новые купюры, но не больше 1000 рублей. То есть, если вы накопили почему-то много кэша, то советская власть вас «кинула». Да, была некая лазейка, — вы могли обменять больше 1000 рублей, но, если специальная комиссия сочтет нужным. То есть я подозреваю, что ничего кроме коррупции эта лазейка не предусматривала.
Что было сделано дальше? Все заморозили, кэш изъяли, поднимают цены. Либерализовать их они боятся, потому что это как-то не по-советски, они их просто подняли, руками, как умели. Подняли цены – народ, соответственно, несчастен. Поэтому они испугались и придумали выплачивать компенсации гражданам за это. Открыли специальные счета, куда начислили эту компенсацию, и заморозили. Потому что, если бы они ее не заморозили, граждане достали бы эти деньги, прибежали бы на рынки и увидели бы, что там так же пусто, как было до этого. Вот эти вот шарахания – морозим-не морозим, обмениваем-не обмениваем, они очень сильно подогрели страсти вокруг всех этих накоплений. Жесткий эрхардский подход – выйти честно и сказать «все забыли, идем дальше» — к сожалению, был за рамками политического дискурса. Поэтому Гайдар поступил максимально прагматично. Он либерализовал цены и не стал индексировать эти вклады. И открыл доступ к ним.
Вклады обесценились ровно так же, как и все остальное - раза в три за январь-февраль. Это был гайдаровский поход – самый простой, без каких-то административных жестких мер. Пожалуйста, вклады ваши открыты, но вот, к сожалению, так получилось. Мог ли он как-то смягчить эту проблему? Вопрос хороший, но, как показывает практика, нет, ответ отрицательный. Он отрицательный и для темы нашей сегодняшней дискуссии – для инфляции. Например, в дофашистской Германии тема обесценивания вкладов населения в немецких банках была очень популярна, и немцы, и Геббельс в пропаганде активно призывал, что, если наша партия победит, мы все немцам компенсируем. Партия победила, пришла к власти, потому что набрала достаточную для этого популярность. Правда, они не компенсировали вклады, а в результате их политики Германия была ввергнута в еще одну волну гиперинфляции.
Второй пример — это Украина. Украинцы в начале 90-х приняли, на мой взгляд, неправильное решение. Они переоценили эти вклады, сказав, что по определенным правилам они будут их компенсировать. К чему это привело? К тому, что с 1995 года, когда они приняли это решение, до 2008 года они компенсировали людям примерно 6% этих вкладов. Политики все время к выборам обещали, что вот мы уж, когда к власти придем, мы точно всем все возместим. Юлия Владимировна Тимошенко начала возмещать. Она за год возместила всего-навсего 5% этих вкладов, что привело к росту инфляции до 22%. То есть, представляете, если бы она была более экспансивна в своей политике и возместила, скажем, половину, то это была бы ровно та гиперинфляция, о которой мы говорим. А уже прошло много времени. 13 лет проблема остается нерешенной, политики дискутируют, это как дамоклов меч висит над экономикой –огромный денежный пузырь, который в любой момент популист может проткнуть, и всех накроет огромной волной необеспеченных денег.
Наш случай такой же. Даже к началу 2000-х годов, если бы мы честно индексировали все эти вклады по инфляции, у нас бы их объем был бы более 50% ВВП, в районе 60% ВВП. И если бы доступ к этим вкладам был открыт, это привело бы к немедленному обесцениванию. Поэтому, на мой взгляд, Гайдар выбрал не самый эффективный способ – Эрхард действовал жестче и правильнее – но это был наиболее правильный из возможных способов решения этой проблемы. Поэтому политику Гайдара критиковать трудно. Да, это привело к скачку цен в 3,5 раза в первые два месяца, но дальнейшей эскалации напряжения это не должно было вызвать. Но, к сожалению, дальше-то инфляция не очень падает. Она падает где-то до августа 1992 года с переменным успехом, а дальше начинает снова расти. Только в 1997 году началось смягчение. Проходит огромное количество времени по историческим меркам, вклады мы все обесценили, какие могли и не могли, а проблема более чем остра. Почему это произошло?
Произошло это потому что не удалось взять под контроль все эти переменные, про которые я говорил. Прежде всего, это бюджетная политика. Когда Гайдар начал проводить свою политику, он старался бюджет держать фактически сбалансированным. И до апреля месяца ему это удавалось. То есть мы видим плоские расходы – при достаточно высокой инфляции расходовали очень умеренно. В апреле из-за политических битв произошло следующее. (Вот вы мне не напомнили, а я забыл зачеркнуть нашу дату, 2.01.1992. я ее один раз зачеркиваю и пишу «СССР, начиная с 1987 года» – вот это вот исток гиперинфляции, не либерализация цен). В апреле в правительство входят люди, которые настроены на больший учет интересов промышленного лобби, сельскохозяйственного лобби – это Хижа, Черномырдин. Они продавливают решения наращивать расходы, в основном на посевную кампанию. И Гайдар делает вынужденное отступление и соглашается на некоторый рост расходов, понимая, что главная цель впереди – осуществить приватизацию. То есть либерализация цен началась. Главные шаги были сделаны, нет угрозы голода, можно двигаться дальше. Поэтому он идет на то, чтобы наращивать расходы, что не преминуло сказаться на инфляции. Однако потом ему некоторое время удавалось сократить расходы. Но в декабре случилось, на мой взгляд, трагическое для России событие – Ельцин был вынужден вынудить, простите за тавтологию, Гайдара подать в отставку, и на его место приходит Черномырдин. И за последние две недели 1992 года эти коллеги умудрились потратить 25% того, что было потрачено за весь предыдущий год. Настолько была большая вера в то, что это принесет благо, и настолько были сильны интересы, которые подпитывали эту веру, что расходы резко выросли, и инфляция возросла. Бюджетную политику, к сожалению, не удалось стабилизировать. То же самое касается и денежно-кредитной политики. В начале года держались. Был не очень сильный руководитель Центрального банка Матюхин, но, тем не менее, Центральный банк кредитовал коммерческие банки. Однако начиная с лета 1992 года, уже после прихода Виктора Геращенко кредитование Центральным банком коммерческих банков возросло в разы. Конечно, Геращенко думал, что делает это не для того, чтобы погубить молодую российскую демократию – он хотел как лучше. Но во многом реформаторы проглядели проблему неплатежей. Предприятия начинали друг другу не платить, не платить в бюджет, и это, как снежный ком, разрасталось. Почему они не хотели платить? Потому что не сумели обуздать инфляцию. Все думали, что лучше подержать деньги у себя, немножко не заплачу своему контрагенту, тогда деньги обесценятся, и я могу какую-то прибыль с этого получить. Вторая причина – еще не прошла приватизация, экономика была сугубо советской, поэтому она производила не то, не так, не там. Все эти ценовые и секторальные диспропорции сохранились, поэтому эта проблема была объективна. Реформаторы видели ее. Тот же Анатолий Борисович Чубайс выступал ярым сторонником создания специального агентства, которое бы пыталось решить проблему неплатежей в ручном режиме. Честно говоря, я не большой фанат этой идеи. Я думаю, что у них вряд ли что-нибудь могло получиться. Но сама задумка была хороша тем, что их вариант предусматривал, что самые оторванные предприятия, которые совсем теряют берега, можно было банкротить. А это самое главное. Если нет платежной дисциплины, то за это должен отвечать не бюджет, а конкретный руководитель конкретного предприятия. В лучшем случае его собственник, но если уж нет собственника, значит надо банкротить это предприятие. Но этот вариант не прошел, прошел вариант товарища Геращенко, который заключался в том, что за все платит бюджет. Он придумал достаточно хитрую систему взаиморасчетов, по которой банки – не это специальное агентство, а банки – проводили эти расчеты. И если у предприятия было положительное сальдо по взаиморасчетам, оно оставалось у него на счету. А если отрицательное, банк обязан был прокредитовать это предприятие, а Центральный банк, в свою очередь, кредитовал этот банк. То есть предприятия выпускали никому не нужную продукцию, абсолютно не заботились о платежной дисциплине, то есть заплатят им за эту продукция или нет, их не волновало – они спокойно получали финансирование из Центрального банка. Эта деятельность уже к концу года приобрела просто эпический размах.
Я смело перечеркиваю эту дату второй раз и пишу две буквы — ВС. Верховный совет. Это ключевой персонаж во всей этой истории, даже не Геращенко, которого я упомянул уже миллион раз, а именно противостояние Ельцина с Верховным советом и невозможность Ельцина продавить до конца свою линию по ключевым направлениям, будь то в правительстве, будь то в Центральном банке (он не мог назначить руководителя Центрального банка в обход Верховного совета) привели к тому, что на должность руководителя ЦБ пришлось искать компромиссную фигуру. Был выбран отнюдь не Игнатьев, например, которому Гайдар мог полностью доверять, а вот Гайдар начал искать, кто бы мог понравиться Верховному совету, одновременно был бы профессионалом, в итоге нашел Геращенко. Гайдар думал, что он профессиональный банкир – действительно, у него послужной список был очень не плох. Но просчет Гайдара – и он это признавал, — в лоббировании назначения Геращенко, потому что этот человек абсолютно не понимал суть этого уравнения mV=PQ. Более того, у него было самое извращенное понимание этого уравнения. Вот люди хотят иногда увеличить Q – все мы хотим, чтобы было больше благ, чтобы ВВП рос, поэтому все мы хотим увеличить Q. Некоторые хотят снизить P, чтобы цены не росли. Что для этого делают люди? Что-то делать с денежной массой. Например, если вы хотите увеличить Q, вы можете подумать, а не напечатать ли побольше денег для того, чтобы у меня было больше товаров и услуг. В экономике будет больше денег, под эти деньги произведут больше товаров и услуг. Но почему-то иногда, например, в Японии, вместо того, чтобы вырос ВВП, у них начало резко сокращаться обращение денег, то есть V упала. Инфляция не дрогнула, ВВП тоже не дрогнул, а скорость обращения денег рухнула.
В 90-х годах в России активно наращивали денежную массу, у нас ВВП как падал, так и продолжал падать, зато цены активно росли. Поэтому в этом уравнении не все так просто. Эти манипулирования цифрами – это камень в огород монетаристов – размышление о денежной массе исключительно в терминах денег тупиковое. Мы должны думать о стимулах, о том, верят ли люди в экономику, верят ли они в то, что на эти деньги можно что-то купить, верят ли в неприкосновенность прав собственности.
Есть два очень хороших примеров на тему веры. В South Park есть серия про экономический кризис. И там Кайл спасает американцев, выплачивая за них все долги. Но главное не то, что он выплатил за них долги, главное то, что он возродил в них веру в американскую экономику. Как он говорил, доллар – это просто бумажка до тех пор, пока мы не начали верить в это. Как только мы поверим – это заставит экономику двигаться. А второй хороший сюжет – это книга Айн Рэнд «Атлант расправил плечи». Первый том – самый хороший. Там очень яркая речь Франциско Д’Анкония, ее иногда называют money-speech, где он объясняет, что такое деньги, что считают, что деньги – это корень всех зол, а, на самом деле, деньги – это всего лишь олицетворение нашей веры в то, что возможен добровольный обмен талантами между людьми. То есть если я буду трудолюбив, отважен и буду производить нужный другим продукт, другой человек, на другом конце земного шара, сделает в ответ то же самое – вот это и есть деньги. Если веры нет, то вы можете, что хотите, с этим уравнением делать, можете эту массу увеличивать, уменьшать, можете пытаться V ограничивать, можете делать что угодно – экономика от этого не вырастет.
Возвращаясь к Геращенко, он понимал еще изощреннее это уравнение. Он говорил: вот смотрите, у нас же P растет быстрее, чем m, то если у нас цены растут быстрее, чем денежная масса – значит, экономике не хватает денег, значит, их надо печатать еще больше. Он вообще не размышлял глубоко над количеством товаров, над скоростью обращений, а чисто механистически сопоставлял увеличение цен и денежную массу. И если цены росли быстрее, он увеличивал денежную массу еще больше – цены растут еще больше, он увеличивает денежную массу опять.
Возвращаясь к гиперинфляции. Я перечеркнул два раза дату, потому что не из-за либерализации цен все это произошло, а произошло это из-за того, что в советское время был накоплен огромный денежный навес, неэффективность, которая не могла быть устранена достаточно быстро. Можно вернуться не только к ценам, не только к вкладам, но и к приватизации – почти вся собственность была советской, и осуществить приватизацию достаточно быстро было очень трудно. Реформаторы делали очень многое. Правильно сделали малую приватизацию, приватизацию предприятий торговли, быта, химчистки попытались приватизировать, и проводили эту приватизацию активно в самом начале 1992 года. К концу года 80% всей этой мелочевки было приватизировано. Это было очень правильно. Другое дело, что это было, конечно, недостаточно. Но по очень многим товарам эта либерализация не прошла. Не прошла по политическим причинам, потому что людям, которые вышли из «совка», им было очень тяжело понять, что все-таки надо отпустить цены, это было страшно психологически. Есть воспоминания очень многих близкий коллег Егора Тимуровича, которые его убеждали не спешить, то есть либерализовать не все, постепенно. И у самого Егора Тимуровича была двойственная позиция на этот счет. Да, он был сторонник очень быстрой либерализации цен, но, с другой стороны, над нами висел еще один фактор. Империя распалась, а ее денежное пространство осталось единым. И Центральные банки всех наших союзных республик могли в течение всей первой половины 1992 года эмитировать рублей столько, сколько было их душе угодно. Поэтому Гайдар изначально рассматривал следующий вариант либерализации цен: вначале либерализовать немного, затем упорядочить взаимоотношения к середине 1992 года с союзными республиками, перенести эти взаимоотношения на корсчета в Центральном банке, а затем, когда будет установлен полный контроль над оборотом денег, провести полную либерализацию цен. Но, к сожалению, ситуация советским руководством была доведена до такой степени, что существовали большие опасения, что, если не начать либерализацию цен чуть быстрее, то может наступить голод. Огромное количество телеграмм было направлено в правительство с сообщениями о том, что в таком-то городе осталось хлеба на столько-то недель, муки уже не осталось. Поэтому и нашли такой компромисс — максимум из возможного нужно либерализовать. Постоянно пытались продавить чуть больше. Например, некоторые товары народного потребления побоялись либерализовать сразу на федеральном уровне страны. Но разрешили местным властям принимать решение о либерализации цен на некоторые товары самостоятельно. Нижний Новгород или Челябинск, где были прогрессивные руководители, быстро отпустили цены на эти товары, и обстановка с продуктами нормализовалась буквально в течение одного-двух месяцев. Были более упертые товарищи, которые, наоборот, пытались как можно дольше держаться за эти ограничения, там, соответственно, ситуация была похуже. Но за счет либерализации торговли – это была вторая лазейка. То есть если у вас частная лавочка, контроля цен по большинству направлений там не производилось. Гайдар и его команда добились в конце января либерализации торговли – можно выйти, грубо говоря, на улицу и продать, по сути дела, что угодно. У нас даже сейчас нет такой свободы. Это было прорывное решение, и оно во многом смягчило все те недостатки в непоследовательной либерализации цен, которая шла сверху. По приватизации то же самое – невозможно обуздать инфляцию в полной мере, если вся собственность принадлежит «красным директорам», которые одновременно и политически на вас давят через Верховный совет, и экономически не заинтересованы ни в чем. Это крайне тяжело. Поэтому без радикальной приватизации также тяжело было всю эту ситуацию стабилизировать, а чековая приватизация началась только осенью. Поэтому малая приватизация прошла, какую-то роль это сыграло. Но радикально улучшить ситуацию могла только опять-таки радикальная приватизация.
Резюме примерно такое. Тезис первый: в истории гиперинфляции молодой России нельзя ни в коем случае винить либерализацию цен. То есть либерализация цен – это, наоборот, то, что спасло нас от голода, а всплеск инфляции был вызван объективным навесом советских вкладов и общим огромным дефицитом товаров. В то, что это дальше пошло так криво-косо, и, по-хорошему, только к началу 2000-х удалось все это нормализовать, — это, в основном, вина политической ситуации.
Есть очень хорошая книжка «Великие революции: от Кромвеля до Путина». В этой книге как раз очень хорошо показано, что это была революция, а во время революции бороться с инфляцией – это дело неблагодарное. История знает только одну революцию, которая не имела значимого инфляционного всплеска – это была Великая английская революция. Тогда даже акцизы ввели для балансировки бюджета. А в остальном мире – если есть революция, значит, надо печатать ассигнаты, надо печатать бумагу, чтобы покрыть эти дефициты, чтобы получить какие-то деньги, первым взять эти деньги и убить своего политического оппонента, получив власть за эти деньги. Поэтому эта борьба шла, борьба шла ожесточенная, и каждая сторона подливала немножко огонь в эту борьбу. Конечно, львиная доля ответственности лежит на Верховном совете, потому что именно они проводили особо безответственную политику, они были в оппозиции, и они были заинтересованы в раскачивании лодки и в том, чтобы Ельцина спихнуть, поэтому 95% ответственности лежит на них. Но, тем не менее, революционная борьбе – это не лучший момент для проведения жесткой бюджетной и денежно-кредитной политики. А когда страсти потихоньку улеглись, к концу 90-х удалось стабилизировать бюджет, в Центральном банке поняли, как это работает. И даже тот же Геращенко в более поздние свои годы проводил гораздо более взвешенную политику, разумную. Все как-то потихоньку устаканилось, и мы знаем, что в «нулевые» ни о какой гиперинфляции мы говорить не можем. Наверное, я на этом закончу. Вывод: весь вопрос инфляции и гиперинфляции все-таки в вере. То есть если есть вера у людей в деньги, значит, не будет гиперинфляции. Если эта вера подорвана, значит, отечество в опасности. Все, спасибо.

Вопрос: Владимир, если не возражаете, я немножко вас дополню и дорисую ту картину, с которой пришлось столкнуться правительству Гайдара. И может быть, для контраста, на сравнении с той картиной, что застал Людвиг Эрхард в 1948 году. Во-первых, тот навес, который мы видим, 1.30 товарных запасов на 100 рублей на условной советской сберкнижке – это еще не вся картина инфляционного навеса. Дело в том, что, на самом деле, в Советском Союзе был не один рубль, а было два разных рубля, которые удачно в свое время названы – зарплатный рубль, то есть рубль наличный, который мог попасть в карман советских граждан, который можно было заработать, и был еще так называемый безналичный валовый рубль. Все, что касается вот этой картины на совокупной сберкнижке страны – это только рубль зарплатный. Хоть как-то эту массу советская власть пыталась регулировать. Существовал раздел планирования народного хозяйства, кассовый план народного хозяйства, в 80-е годы это даже подробно преподавали студентам, как это теоретически делается. Но это делалось, конечно, с горем пополам. Гораздо больший денежный объем — это рубль валовый. Безналичный рубль, который для предприятий был попутным символом. Советская промышленность все советские годы прожила на карточной системе. Наличие этих денег на банковском счете не означало возможности что-то купить. Что-то купить можно было при наличии фондов, лимитов капвложений и так далее. Но при этом, когда фондовые предприятия были, но денег не было, оно эти деньги получало почти автоматически, совершенно бесплатно. Та безналичная денежная масса росла совершенно бесконтрольно, и, в общем, один из участников этого процессе в поздние советские времена был как раз товарищ Геращенко. То есть отчасти его руками это все и делалось.
В конце 90-х, когда появились даже не столько кооперативы, сколько организации по типу центров НТТМ, вот эту вот стену между валовым и зарплатным рублем прорвало. И вот это превращение ненастоящих рублей в настоящие, в общем-то, вызвало малозаметную, но, тем не менее, гиперинфляцию именно в 1989, 1990, 1991 годах. Если помните, тогда появились биржи. Вот очень хорошее соотношение цен: те жигули, которые, скажем так, по открыткам стоили еще в старые советские цены где-то около десятки, там цены очень быстро выскочили – 70-100-110 тысяч рублей. То есть то, что мы формально называем гиперинфляцией, она активно шла до 2 января 1992 года, невзирая на замороженные еще цены. То же самое по многим другим товарным позициям. Как только появились квазичастные кооперативные магазины, цены либерализовались сами по себе и в них. В общем-то уже указ о либерализации цен в значительной мере уже просто зафиксировал то, что случилось. Это первый момент. Второй момент: у Людвига Эрхарда не было проблем, как содержать армию. Все, что осталось от Вермахта, тогда, если помните, содержали союзные державы. Еще меньше Эрхарду осталось от военно-промышленного комплекса Германии. То есть все, что не было разбомблено к 1945 году, было вывезено по репарациям. Соответственно, и вожди армии военно-промышленного комплекса уже никакого политического влияния не имели. И, в общем-то, интересантов печатать деньги для содержания вот этих совершенно бесплодных организаций, в отличие от нас, у Эрхарда не было. Ну, и то, что вы уже сказали, проблема союзных республик. Держава, которой руководил Эрхард, тогда называлась Тризония. Это еще только будущая ФРГ, зона оккупации трех западных держав. На территорию будущей ГДР реформы Эрхарда не распространялись. И территория была географически достаточно огорожена от, скажем так, бесконтрольного печатания будущих марок на стороне. Что тоже от правительства Гайдара, да, в нашем случае не зависело. Вот такие основные штрихи. Спасибо, что меня услышали. Просто без вот этих ремарок понимание картины будет неполным.

Владимир Назаров: Да, большое спасибо за дополнение. Деньги предприятий, то есть вся эта механика взаиморасчетов, ее вообще трудно оценить, действительно. Но с другой стороны, мы понимаем, насколько она была болезненной, потому что, по сути дела, все вот эти проблемы взаиморасчетов, во многом и накопились за счет того, что вот в этой механике денег предприятий были большие-большие нарушения. Советская власть, грубо говоря, все воспринимала, как свой один большой карман, у него было много маленьких карманов, она постоянно перекладывала эти деньги из одного кармана в другой. Например, есть формальный дефицит в бюджете, но есть деньги, допустим, на счетах у граждан – почему не взять из одного места и переложить в другое? Есть, допустим, деньги на счетах предприятий одних, а не хватает другим – почему это не переложить? То есть для них это была проблема бухгалтерского учета такого масштаба. Реальная жизнь определялась именно планам по производству чего бы то ни было. Но при этом надо понимать, что в конце 80-х уже пошли процессы скрытой приватизации. Закон об аренде предприятий, закон о кооперации. Что позволяло, по сути, «красным директорам» быть примерно как руководителям наших нынешних госкорпораций. То есть они делали примерно то же самое, но в менее формализованном даже виде, скажу так. А что касается Эрхарда – да, спасибо, я, к сожалению, на это не обратил внимания. Действительно, у нас это был процесс революционный, в рамках которого, как я уже сказал, бесконечно трудно сбалансировать денежно-кредитную и бюджетную политику, а у Эрхарда это, условно говоря, решения принимали союзники. То есть он должен был согласовывать свою политику даже не с населением Германии, а с теми товарищами, союзниками,которые стояли на этой территории. Это, конечно, важно, что он мог быть более-менее свободен в проводимой политике. Хотя, конечно, мнение населения важно, и население было готово проходить этот путь, потому что ужас войны и дискредитация той политики, которая была до, включая бюджетную политику, включая направление значительных ресурсов на военно-промышленный комплекс. Дискредитация той старой политики, конечно, ему помогало, население его поддерживало. Нельзя сказать, что он только на штыках союзников проводил эту политику.

Вопрос: Я хочу два слова сказать в защиту Эрхарда. Он принял решение о денежной реформе вопреки разрешению даже американской оккупационной власти. И когда его спросили «Да как вы смели?», он ответил «Да никак! Я решил и все. Будет так». Так что ту, что называется, политическая воля. А вот у меня вопрос к вам. Когда в начале февраля, в конце января был принят указ о либерализации торговли, то на улицы, действительно, вышло очень много людей, которые стали продавать свои домашние запасы. Ну, что такое домашние запасы, может, молодые люди не знают, но в те времена совершенно спокойно у бабушки полшкафа могло быть забито, скажем, пачками чая. Потому что достать его тяжело, а лишним он не бывает. Его нужно купить – пускай он лежит и лежит. Или, скажем, туалетной бумагой можно забить шкаф. Или еще чем-нибудь. И когда это все было выброшено на рынок, это, конечно, сыграло роль демпфера. Но вот у меня к вам вопрос, вы тогда этим занимались. А можно оценить объем товарной массы, которая тогда в феврале-в марте сдемпфировала нам инфляцию?

Владимир Назаров: Хороший вопрос, надо подумать, сходу не отвечу. Скорее, нет. По моим ощущениям вообще, вот статистики тех времен – очень лукавая вещь. То есть, действительно, когда у вас цены ив се процессы меняются настолько быстро такое количество раз, то что бы то ни было оценить, действительно, точно очень сложно. Особенно в переходе от советской экономики с ее статистикой, с ее системой расчетов к рыночной экономике – там же огромное количество спекуляций может быть на эту тему. Вот, например, наш, тоже друг и товарищ Андрей Николаевич Илларионов любит очень рассказывать про то, что дефицит у Гайдара бюджета был радикально больше, чем при советской власти. То есть у него там доля госрасходов ВВП там кратно выросла. Понятно, что это не так. Просто целый ряд тех процессов, который в советской системе был в ее нутрянке. То есть, условно говоря, российские предприятия поставляли что-то другим предприятиям за рубежом – это оформлялось как «предприятие поставило другому предприятию», какое бюджет к этому имеет отношение? Никакого. А Гайдар эту вещь монетизировал. Он сразу это все не рубанул, но монетизировал, то есть эти поставки стали идти на определенную сумму, то есть они отразились в бюджете тогдашней России. И раз – 8% ВВП расходы выросли. Хотя понятно, что все эти потоки были и до 1992 года, очень многие из них были и после. С Украиной, мы знаем, сколько по этому газу мы бодаемся. И по ценам, и объемы. То есть все эти вещи очень долго утрясались в этой погибшей империи. Поэтому, возвращаясь к вопросу, очень трудно с этой статистикой, она очень-очень кривая.
Знаете, что еще хотел сказать. К нынешнему дню хотел вернуться. Сейчас у нас тоже есть некоторые предложения Центральному банку по существенному смягчению кредитно-денежной политики. Мы знаем, есть и доклад «столыпинского клуба», и ряд других предложений. Но вот доклад «столыпинского клуба» на меня как раз произвел во многом двойственное впечатление. Потому что, условно говоря, половина этого доклада посвящена тому, как, в общем-то, возродить веру наших предпринимателей в нашу российскую экономику. Там очень много взято идей сугубо либеральных: и про судебную реформу, и про гарантии прав собственности. То есть все те вещи, которые бы позволили нам вот эту нашу Q увеличить, чтобы люди занялись делом и увеличили бы валовый внутренний продукт, не боясь инвестировать в нашу экономику, там что-то есть. Нельзя сказать, что их предложения потрясают воображение детальностью и красотой, но, тем не менее, само направление трудно отрицать – я считаю, оно правильно. А вторая часть как раз из старой эпохи, к тому, что давайте все-таки вот эту m поднимем, деньги подпечатаем, ставки процентные понизим. Боимся, вдруг цены вырастут, но мы их по специальным каналам эти деньги направим на всякие инфраструктурные инвестиции, на всякие вот эти проекты. И, на мой взгляд, очень большое противоречие здесь есть. Если вы сделаете первую часть, то вторая вам вообще не нужна. То есть даже если мы решим, что это надо, хотя я уверен, что это путь в тупик, то она вам абсолютно не нужна – деньги в принципе есть. Деньги есть и у нашего населения, и в районе 600 миллиардов долларов вывезено из нашей страны. Да, наверняка, там две трети вложено в недвижимость и какую-нибудь ерунду, которую просто так не продашь и не вложишь, но есть вполне значительные активы у нашего населения как внутри страны, так и вывезено. Да и весь мир открыт. То есть если бизнес видит, что где-то можно заработать, к вам со всего мира приедут и будут вкладывать в нашу страну, построят дороги и сделают нормальную экономику. Для этого не надо печатать деньги. То есть ощущение, что, если денег не хватает, их надо печатать, на мой взгляд, сугубо тупиковое. Это значит, что вы просто не верите в этот предпринимательский климат, что вы сможете его сделать настолько привлекательным и правильным, что эти процессы у вас произойдут просто сами собой автоматически. А с другой стороны, если вы не сделаете первую часть и начнете вторую часть, то понятно, к чему это приведет. Правильные люди дадут другим не менее правильным людям деньги, те по правильным ценам построят не очень правильные дороги в не очень правильном направлении. Поэтому мне кажется, что это путь в тупик. И поэтому уроки, которые мы прошли в 90-х, важны не столько потому что наша ситуация похожа на то время – она сильно отличается, сколько потому что мы все-таки должны перестать мыслить механистически. Будь то в Центральном банке – не надо все наши силы кидать на, условно говоря, борьбу с инфляцией любой ценой, именно монетарными способами. Нам надо понять, что львиная доля нашей инфляции лежит в не монетарной плоскости, в плоскости недоверия к системе и, как следствие, недоверия к рублю. Вот это главное. И то же самое с обратной стороны. Не надо смягчать эту политику, потому что эти деньги, если вы не выстроите правильных институтов, просто разгонят инфляцию.