(Продолжение. Начало см.: «Новые приключения пенсионной реформы. Часть I»)
В предыдущей колонке мы начали рассматривать пристальным обывательским взглядом некоторые идеи, которые высказывают идеологи нынешних российских пенсионных реформ и эксперты, занимающиеся этими вопросами. Напомню, что в качестве отправной точки анализа очередной реформы (законодательно утвержденной примерно год назад) мы взяли статью Татьяны Малевой, одного из ведущих отечественных специалистов по социальной политике, под названием «Человек в солидарной пенсионной системе», она опубликована в журнале «Экономическая политика» №2 за этот год. Но прежде, чем мы вернемся к тексту статьи, необходимо разобраться еще с одним понятием, часто возникающим в связи с пенсионными вопросами.
Какое отношение пенсии имеют к страхованию?
В профессиональной литературе и в нормативных актах, посвященных государственному пенсионному обеспечению, часто встречается термин «страхование» и производные от него. Даже налоги, которые уплачиваются в Пенсионный фонд России и другие государственные «социальные» фонды, имеют официальное название «страховые взносы». По то, что это никакие не «взносы», а самые что ни на есть налоги, мы говорили в прошлый раз; но что здесь означает слово «страховые»?
Часть пенсии, получаемой в нашей стране пожилыми людьми, также называется «страховой» в соответствующих законах. Несет ли это слово какой-либо смысл, и если да, то какой?
Попробуем разобраться — это поможет нам оценить суть происходящей реформы.
Слово «страхование» давно уже стало обычным в нашей повседневной жизни, и редко кто с ним совсем не сталкивается. Автомобилисты обязаны покупать полис обязательного страхования гражданской ответственности (ОСАГО), на основании которого, если владелец полиса стал виновником дорожно-транспортного происшествия, страховая компания покрывает нанесенный им ущерб третьим лицам в пределах определенной суммы. Многие также покупают страховку от повреждения и угона (КАСКО), а некоторые — и дополнительную страховку гражданской ответственности, благодаря которой в случае ДТП по их вине страховая компания покрывают большую сумму ущерба пострадавшей стороне, чем по полису ОСАГО. Довольно-таки распространена страховка от аварий и протечек в многоквартирном доме, причем застраховать можно как собственную квартиру, так и ответственность перед другими хозяевами квартир, если авария их затронула. Ну и, конечно, каждому, кто выезжает за границу, знакома медицинская страховка.
Если вы мысленно сравните любую из этих понятно устроенных страховок с пенсией по старости, которую получаете вы или ваши близкие, то сходство между ними будет достаточно трудно уловить. Интуитивно ясно, что это вещи «из разных миров», и знание одного никак не поможет в понимании другого. Разве что можно усмотреть некоторое сходство с добровольной пенсионной страховкой, которую тоже покупают у страховой компании, но этой услугой в нашей стране пользуются сравнительно немногие. Обманывает ли нас интуиция, когда мы отказываемся воспринимать государственные пенсии как страховку?
Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим идею, лежащую в основе страхования как такового. Сама эта идея не то чтобы очень сложна, и я попытаюсь изложить ее в предельно упрощенном виде. Заранее прошу прощения у тех, кто профессионально разбирается в страховом бизнесе, за неизбежные при этом искажения и пропуски.
Как работает страхование — скажем, страхование гражданской ответственности водителя автомашины на случай дорожно-транспортного происшествия по его вине? Когда водитель приобретает такую страховку, страховая компания обязуется, если этот водитель станет виновником ДТП, оплатить нанесенный им ущерб в размере не выше оговоренного в страховом полисе. При этом водитель платит за полис гораздо меньше, чем то, что обещает выплатить за него страховая компания. За счет чего появляется такая возможность? Она обусловлена тем, что страховщику заранее известна вероятность того, что каждый водитель в отдельности станет виновником ДТП в течение года. Например, предположим, из опыта прежних лет известно, что эта вероятность равна 0,1 (или 10%). Значит, можно ожидать, что из всех водителей, купивших полис ОСАГО у данной компании, грубо говоря, одна десятая часть, скорее всего, станет виновниками ДТП в течение года (причем чем больше водителей купили полис, тем более точно реальная доля виновников ДТП совпадет с числом 0,1). Если компания берет с каждого водителя 10 тысяч рублей за страховой полис (плюс небольшую комиссию в пользу самой компании), значит, в первом приближении, компания будет иметь в своем распоряжении достаточный резерв, чтобы выплатить каждому виновнику ДТП примерно 100000 рублей возмещения (на самом деле меньше, но это уже технические тонкости). Почему так получается? Потому что ущерб, нанесенный отдельным водителем, будет оплачиваться за счет его собственного взноса плюс за счет взносов тех девяти (в среднем) водителей, которые виновниками ДТП не станут. Именно поэтому цена страхового полиса существенно ниже, чем выплачиваемая при наступлении страхового случая компенсация. И именно в этом заключается весь смысл страховой деятельности как таковой: в случае, если неприятность происходит с кем-либо из участников страховой схемы, его потери компенсируют все вместе, а потому бремя каждого оказывается существенно меньшим, чем если бы ему пришлось справляться с этой неприятностью самому. В этом смысле можно говорить, что любая страховая схема представляет собой перераспределение средств от одних участников к другим через посредство некоего общего котла (страхового фонда).
В случае добровольного пенсионного страхования — если оно осуществляется как чистая страховая схема, без каких-либо внешних государственных манипуляций, — человек регулярно вносит в страховой фонд определенные суммы на протяжении определенного времени (и суммы, и время, и периодичность определяются договором между ним и страховой компанией), а начиная с какого-то момента страховая компания регулярно выплачивает ему содержание вплоть до момента смерти (опять-таки, и момент, и сумма содержания определяются договором).
«Неприятность», от которой страхует компания, называется «прожить остаток дней без средств к существованию».
Это более сложное событие, чем событие «стать виновником ДТП», поскольку оно описывается не «логической» переменной, принимающей значение «да» или «нет» («стал виновником ДТП» или «не стал виновником ДТП»), а числовой переменной (количество дней, прожитых человеком с момента начала выплаты пенсии). Но, при всех особенностях, здесь действует тот же принцип, что и в случае со страхованием водителя: заранее неизвестно, кто сколько проживет, известны только вероятности прожить столько-то и столько-то. Люди «скидываются» (платят взносы) в страховой фонд и получают из него выплаты с определенного момента и до конца жизни. В конечном итоге те, кто проживет меньше, оплатят своими взносами выплату содержания тем, кто проживет дольше. Поэтому каждому в отдельности нужно будет меньше откладывать на старость, чем если бы он сам заботился о своем содержании в старости: те, кто умрет раньше, потратят меньше и поделятся с долгожителями.
Какую бы мы ни взяли страховую схему, все они включают в себе элемент «общего котла» и перераспределения. Именно этим страхование похоже на различные государственные схемы принудительного перераспределения (от богатых к бедным, от работников частного сектора к «бюджетникам», от города к селу или наоборот и т.д.). Но это сходство поверхностное. Давайте взглянем еще раз на рассмотренные нами примеры страховых схем, выделим некоторые их общие черты, а затем сравним с государственным перераспределением.
(1) Каков правовой характер отношений?
Страхование — это гражданско-правовое отношение на рынке. Оно осуществляется на основе договора равноправных правовых субъектов — покупателя страховых услуг и их производителя (страховой компании). У покупателя страховки всегда есть возможность перейти к другому провайдеру услуг или вообще отказаться от их приобретения. Одно из следствий этой особенности состоит в том, что страховая компания в общем случае не может менять условия договора в одностороннем порядке в зависимости от каких бы то ни было общественно-политических или демографических тенденций либо ради достижения каких-то своих целей.
(2) Чем определяются обязательства сторон?
Обязательства сторон четко определяются договором. Это относится, в частности, к суммам страховых взносов (стоимости страхового полиса) и к суммам выплат, получаемых потребителем от страховой компании при наступлении «неприятности», от которой он застрахован. Например, при страховании гражданской ответственности водителя последнему заранее известно, в пределах какой суммы будет компенсирован нанесенный им ущерб третьему лицу; то же самое в случае страховой пенсии — ее получателю известно, какую сумму составят регулярные выплаты ему (в зависимости от сумм уплаченных им взносов).
(3) Кто получает выплаты и в каком размере?
Если информация о вероятностных характеристиках страхуемых «неприятностей» в целом достоверна, то заранее неизвестно, кто именно получит страховые выплаты или кто получит больше, а кто меньше.
В этом смысле все, кто внес деньги в страховой фонд, находятся в равном положении.
Это объясняется простой причиной: если со временем выяснится, что какая-то часть потребителей страховых услуг в среднем недополучает выплаты или переплачивает за страховку по сравнению с другими, то у этих потребителей будет стимул отказаться от страховых услуг данной компании. Конкуренция на страховом рынке создает для компаний стимул переманивать друг у друга таких неудовлетворенных, «обираемых» потребителей, предлагая им более низкую цену за страховку. Свободный рынок конкурентных услуг стимулирует компании к тому, чтобы формировать максимально однородные группы участников каждого страхового фонда.
(4) Чем определяется вознаграждение стороны, предоставляющей услуги?
Наличие конкуренции между страховыми компаниями — если страховой рынок не является слишком зарегулированным — не дает им задирать величину надбавки, взимаемой компаниями за свои услуги (сверх взноса потребителя в страховой фонд). В конечном итоге плата за услуги компании определяется так же, как и на других рынках услуг, — спросом и предложением.
Теперь сравним эту ситуацию с «общим котлом», цель которого — перераспределение ресурсов в соответствии с иными критериями, отличными от страховых принципов; назовем такой «общий котел» перераспределительным фондом. Чтобы не усложнять задачу, оставим в стороне перераспределительные схемы, действующие в рамках частной добровольной благотворительности, — для сегодняшней темы они малополезны. Сосредоточимся на государственных перераспределительных фондах, формируемых за счет обязательных, определенных законом платежей. Примерами таких фондов могут служить государственный бюджет, бюджеты всех уровней и внебюджетные государственные фонды, будь то Пенсионный фонд России, Фонд обязательного медицинского страхования и т.п.
Похожи ли такие перераспределительные фонды на страховые? Да, некоторые черты сходства есть. В частности:
— как и в случае страхования, перераспределительный фонд есть некий «общий котел», в который люди «скидываются»;
— как и в случае страхования, перераспределительный фонд, как правило, предназначен для помощи тем, кто переживает «неприятности» (беден, болен, стар и т.д.).
— как и в случае страхования, получатели средств из перераспределительного котла обычно вносят туда меньше, чем потом получают из него;
— как и в случае страхования, не всегда можно предсказать, кто именно получит впоследствии право на получение денег; это может зависеть от случайных факторов (и поэтому для планирования выплат из перераспределительного фонда часто используются расчеты с вероятностями, как и в страховании).
Достаточно ли этих черт сходства, чтобы утверждать, что перераспределение по существу есть разновидность страхования?
Как всегда в подобных случаях, ответ на этот вопрос в конечном счете зависит от того, что мы сочтем более существенным, более весомым с точки зрения сущности описываемых вещей, — ведь в конечном счете все на свете имеет черты сходства и черты различия. Перечислим теперь важнейшие черты различия, а затем посмотрим, насколько существенны эти различия с точки зрения логики, права и социальных последствий. Нам будет удобно ответить для этого на те же четыре вопроса.
(1) Каков правовой характер отношений?
Отношения перераспределительного фонда и управляющей им организации с теми, кто вносит в него свой вклад и получает из него выплаты, не являются отношениями обмена услуг на деньги. Платежи в общий котел принудительны. Организация, управляющая (распоряжающаяся) «общим котлом», — в конечном счете, это государство, — не заключает ни с кем никаких договоров. Ее обязательства перед будущими получателями выплат определяются решением законодательного органа государства, который не обязан обеспечивать какую бы то ни было связь между тем, что вносит в «общий котел» плательщик, и тем, что он потом получит из него. Вдобавок, многие плательщики вообще не могут быть получателями последующих выплат — например, работодатели, платящие деньги в ПФР (чаще всего это организации), никак не могут быть получателями пенсий.
(2) Чем определяются обязательства сторон?
Они определяются решениями государственных органов (законодательной и/или исполнительной властью). Государство обладает суверенитетом и, в частности, имеет право (и фактически может) назначать выплаты безотносительно к величине вклада конкретного получателя в общий фонд. Конечно, оно может своим решением ввести ту или иную форму зависимости выплат от вклада, но может этого и не делать. В любом случае такое решение имеет политический характер и будет определяться соображениями политической целесообразности. Обязательства не фиксируются ни в каком договоре и могут быть в любой момент пересмотрены по желанию государства — «держателя» фонда. Что и происходит, причем в нашей стране довольно часто. Любая пенсионная реформа по существу представляет собой односторонний пересмотр обязательств одной из сторон этих отношений (а именно, государственной стороной).
Чтобы лучше понять важность этого различия, представьте себе страховую компанию, заключившую договор страхования гражданской ответственности с неким множеством водителей в условиях свободного рынка страховых услуг. Затем представьте себе, что в один прекрасный день она объявляет своим клиентам: «Для того, чтобы стимулировать наших клиентов более аккуратно водить машину, мы с сегодняшнего дня снижаем сумму страхового покрытия по уже проданным полисам (максимальную сумму, выплачиваемую владельцам при наступлении страхового случая) с 200 тыс. руб. до 100 тыс. руб. и одновременно повышаем ее с 200 до 270 тыс. руб. для тех водителей, кто ездил без аварий в течение двух лет». Представили реакцию владельцев уже купленных и оплаченных полисов? Или, допустим, такое объявление: «В связи с трудностями, которые переживают наши сограждане в условиях экономического кризиса, мы повышаем сумму страхового покрытия для владельцев дешевых автомобилей и снижаем ее для владельцев дорогих». Понятно, что на нормальном рынке страховых услуг такие ситуации немыслимы: мало того, что такую компанию по судам затаскают за нарушение условий контракта, так она еще и всех своих клиентов потеряет. Однако аналогичные действия государства в отношении получателей выплат из перераспределительных фондов (в т.ч. пенсионного фонда) — дело вполне обычное.
(3) Кто получает выплаты и в каком размере?
В отличие от страхового фонда, в отношении которого все застрахованные находятся в равном положении, перераспределительный фонд по определению предполагает дискриминацию. Более того, в такой дискриминации и состоит смысл его существования. Государство собирает деньги в бюджет именно для того, чтобы потратить или раздать их по своему усмотрению, в соответствии со своими целями и критериями, а не для того, чтобы по-честному разыграть в лотерею между гражданами выплаты из бюджета. То же самое относится и к государственным пенсионным фондам (в частности, ПФР). Государство официально берет на себя обязательство, например, всем обеспечить достойную старость. Это означает следующее. Предположим, что те суммы, которые некий человек платит в перераспределительный пенсионный фонд, он вносил бы в рыночный страховой фонд, и эти суммы столь малы, что на последующую пенсию, рассчитанную по стандартным страховым процедурам, он не смог бы обеспечить себе уровень жизни, который государство считает «достойным». Но государство обещает всем «достойную» старость, а потому будет выплачивать ему больше, чем соответствует его вкладу. И сделано это будет за счет кого-то другого. Иными словами, вероятность получения выплат одного и того же размера для разных людей различна. Как мы уже говорили, на свободном страховом рынке такая ситуация не могла бы долго сохраняться.
Ситуация представляется еще более запутанной, если учесть, что критерии «достойной старости» люди понимают по-разному, и на эти различия оказывают серьезные влияние особенности представленных в обществе культур и субкультур. (Подробный анализ этого аспекта перераспределительных схем можно найти в главе 5 недавно вышедшей на русском языке книги Марка Пеннингтона «Классический либерализм и будущее социально-экономической политики». В конечном счете критерии, по которым определяются получатели и размеры выплат из перераспределительных фондов, могут оказаться какими угодно, но практически невероятно, чтобы они были хоть сколь-нибудь близки к прозрачности и равноправию, характерным для страховых фондов.
(4) Чем определяется вознаграждение стороны, предоставляющей услуги?
Поскольку в данном случае речь идет о государственных фондах, то вознаграждение организациям, управляющим этими фондами (таким, как ПФР), определяется решением законодателей. Поскольку никакого рынка соответствующих услуг не существует по определению, у размеров этого вознаграждения нет никакой объективной верхней границы, кроме степени политического влияния соответствующей организации. К чему это приводит, можно понять, наблюдая шикарные офисные здания ПФР.
По-моему, уже должно было стать совершенно очевидным, что государственные перераспределительные фонды и принципы их функционирования — это нечто сущностно иное, нежели страховые фонды и принципы.
Общее между ними только то, что и те и другие призваны «помочь в трудную минуту», но этот признак слишком общий и расплывчатый.
Следует отметить, что в принципе возможно разделить страховой и перераспределительный принцип, не отказываясь от государственного вспомоществования. Например, государство могло бы за счет бюджета или специального фонда финансировать приобретение пенсионной страховки малообеспеченным гражданам, которые могли бы при этом выбирать устраивающую их страховую компанию. То же самое возможно и для медицинской страховки. Более того, такие схемы применяются на практике во всевозможных реформах государственного медицинского и пенсионного обеспечения. Один из примеров — реформа здравоохранения в Грузии, в ходе которой прямое бюджетное финансирование здравоохранения было заменено предоставлением нуждающимся медицинской страховки за счет госбюджета. Но если в Грузии такая схема стала инструментом либерализации сферы здравоохранения, то в США государственное субсидирование покупки медицинской страховки малоимущими было использовано администрацией Обамы для попытки внедрения более «социалистической» системы в здравоохранении. Как бы то ни было, и в том, и в другом случае механизм принудительного перераспределения доходов и богатства отделен от собственно страхового принципа, реализация которого предоставлена рыночным страховым компаниям. И это более прозрачная и понятная ситуация, чем та, которая возникает, когда одна и та же государственная структура одновременно выполняет функции робингуда-перераспределителя и страховщика, работающего с вероятностями.
Несмотря на все сказанное, в большинстве случаев перераспределние и страхование продолжают смешивать. Как мы уже говорили, в российской практике перераспределительные государственные схемы по-прежнему называют страхованием. Это отражается и в терминологии, применяемой в законодательных актах: налоги называются «страховыми взносами»; пособие по возрасту, выплачиваемое из государственной бюджетной системы, перераспределяющей средства от работающих к пенсионерам, и воспринимаемое населением как некое туманное обязательство государства, называется «страховой пенсией» и т.д.
В чем причина сохранения этой терминологической и понятийной путаницы, зачем и кому это нужно? Честно говоря, у меня нет готового ответа.
Но основное предположение состоит в том, что это делается из соображений политической риторики, открывающей возможность для манипуляций.
На заре существования государственных перераспределительных пенсионных систем, вероятно, ярлык «страхования» позволял замаскировать их подлинный характер, выдав за разновидность общества взаимного страхования или кассы взаимопомощи, каковых в XIX веке в Европе существовало великое множество. Сегодня же ссылка на «страхование» позволяет создать иллюзию, что получаемые гражданами пособия по возрасту — это не государственная принудительная благотворительность, а некое «возвращение заработанного» в соответствии с воображаемым «общественным договором».
Одним из результатов всего этого становится полное затуманивание понятий и представлений, что позволяет, не поднимая большого шума, существенно пересматривать обязательства государства (разумеется, в выгодную для него сторону). Свежий пример этого нам дает новая пенсионная реформа, с которой мы начали разговор в прошлый раз. Краткую и емкую характеристику мы можем найти опять-таки в статье Татьяны Малевой «Человек в солидарной пенсионной системе», с которой я и начал это обсуждение.
От фиксированных обязательств к «дележу пирога»
В статье (с. 57—58) дается краткая сводка основных идей пенсионной реформы (автор предпочитает говорить о «новой пенсионной формуле», т.е. формуле расчета суммы пенсии конкретного человека, но в этой формуле отражаются все основные системные идеи). Некоторые из них не вносят в систему качественных изменений, а лишь изменяют роль тех или иных параметров (таких, как трудовой стаж, который, в соответствии с доброй традицией затуманивания понятий, теперь называется «страховым стажем»). Но есть и принципиальное новшество.
Необходимость перемен объясняется теми долгосрочными дисбалансами в пенсионной системе, которые я разбирал в прошлой колонке. Т. Малева пишет (с. 56.):
При усиливающемся негативном влиянии демографических факторов, когда численность пенсионеров растет, а плательщиков в пенсионную систему — падает, действующая [пенсионная] формула по своему внутреннему устройству не может справиться с задачей обеспечения финансовой устойчивости пенсионной системы и обрекает ее на растущий дисбаланс. […] Смеем предположить, что без изменения базовых принципов это означает конец существования солидарной пенсионной системы.
Остановимся немного на этом высказывании и попробуем посмотреть на него отстраненным «обывательским» взглядом. Диковато звучит мысль о том, что пенсионная формула должна «справляться с задачей обеспечения финансовой устойчивости пенсионной системы». С точки зрения обычного гражданина, будущего или настоящего пенсионера, «пенсионная формула» и не должна решать этой задачи. Она должна обеспечить человеку достойную и справедливую пенсию. Если из-за этого возникают какие-то финансовые дисбалансы, то с ними должно справляться государство, а не «пенсионная формула».
Формула — она же просто значки на бумаге, она вообще ни с чем «справляться» не может. Зачем нужны такие странные формулировки?
На самом деле высказанную автором мысль очень легко перевести на нормальный русский язык, если вспомнить, что «пенсионная формула» — это на самом деле просто-напросто правило начисления пенсий. Тогда все встанет на свои места: идея заключается в том, что с нехваткой денег для выплаты пенсий государство будет справляться путем изменения размера выплачиваемых пенсий, причем понятно, в какую сторону.
Задержимся немного на этом пункте. О том, что современные государственные пенсионные системы нежизнеспособны, мне доводилось писать на InLiberty неоднократно, причем я подкреплял этот тезис ссылками на представителей как отечественной, так и зарубежной финансовой элиты. И я разделяю высказанное по этому поводу многими аналитиками мнение о том, что «точка невозврата» давно пройдена, и у государств нет никакого другого выхода из этого тупика, кроме как радикальное сокращение своих обязательств в одностороннем порядке. Такой односторонний отказ от исполнения своих обязательств я предпочитаю для краткости называть «неявным дефолтом». (В специальной литературе дефолтом принято называть отказ от исполнения обязательств, официально оформленных долговыми ценными бумагами или кредитным договором. В этом смысле одностороннее сокращение пенсионных обязательств формально дефолтом не является, но по своему экономическому содержанию мало чем от него отличается.)
Каким же образом осуществляется «неявный дефолт» в рамках новой пенсионной системы, возникающей в результате последней реформы? Снова обратимся к тексту статьи (с. 57).
В основе новой пенсионной формулы лежит не абсолютный, а относительный принцип определения пенсионных прав — они определяются как заработанная в течение трудовой жизни сумма баллов, которая затем учитывается при определении размера пенсии как некая доля от общего «пенсионного пирога». В такой формуле, соответственно, изначально заложен принцип сбалансированности доходов и расходов пенсионной системы.
Количество баллов, получаемых человеком к моменту выхода на пенсию, определяется его стажем, суммами пенсионных взносов и некоторыми другими факторами. Подробный анализ этих факторов и самой формулы отложим до более удобного случая, а пока сосредоточим внимание на самом принципе.
Не будет большим преувеличением сказать, что это новшество означает радикальный пересмотр фундаментальных принципов пенсионной системы.
Государство теперь гарантирует не «достойную жизнь» и даже не «выживание» в старости, а всего лишь «долю пенсионного пирога» — про размеры которого известно, что они будут сокращаться.
Чтобы лучше осознать масштабы изменений, давайте посмотрим, как бы это выглядело в случае обычной страховой компании (тем более, что авторы реформы продолжают настаивать на страховом характере государственного пенсионного обеспечения). Представьте себе, что вы купили какую-нибудь страховку — например, полис страхования квартиры от залива в случае аварии водопровода у соседей. Вы заплатили, допустим, 3000 рублей, и компания обязалась выплатить вам в случае этой неприятности 50000, если она произойдет в течение года. Вдруг через пару месяцев компания объявляет, что на самом деле ее обязательства перед вами исчисляются не в рублях, а в баллах, и стоимость одного балла будет определяться тем, сколько денег реально имеется в страховом фонде. Еще через некоторое время она сообщает, что, поскольку она не смогла продать достаточное число полисов, страховой фонд оказался меньше, чем планировалось, и что она в одностороннем порядке уменьшает «наполнение» одного балла на 20%, так что страховое покрытие по вашему полису теперь 40000 рублей. Затем еще через пару месяцев у вас действительно происходит страховой случай — у соседей прорвало трубу. Вы приходите в компанию. Но ее представитель заявляет, что, поскольку финансовые инструменты, в которые был вложен страховой фонд, упали в цене, денежное «наполнение» одного балла упало еще на 12,5%, и компания выплатит вам не 40000, а 35000 рублей. Представили? Очевидно, что страховая компания, которая занимается такими фокусами, мгновенно получит огромные иски и потеряет всех будущих клиентов. Более того, ее самое первое объявление о перерасчете обязательств в баллах будет признано дефолтом. То, что принятие нового принципа расчета пенсий не привело к официальному дефолту российского государства, — еще одно подтверждение, что государственная пенсионная система не имеет никакого отношения к страхованию.
Итак, что представляет собой переход к расчету пенсии на основе баллов, дающих право на участие в дележе «пенсионного пирога»? По существу это неявный дефолт по социальным обязательствам. И он происходит прямо здесь и сейчас. Но сделан он достаточно хитроумно, так что граждане не сразу заметят, что произошло, — по крайней мере, если государство не сократит резко размеры «пирога». В реальности, как мы помним, если бы этот «пирог» формировался только из пенсионных налогов («страховых взносов»), то пенсионеры уже получали бы гораздо меньше, чем сейчас, — значительная часть денег на выплату пенсий перечисляется в ПФР из бюджета в виде «трансфертов». Но если государство будет снижать эти «трансферты» постепенно, на протяжении многих лет, то, можно предположить, этот неявный дефолт не будет слишком заметен широкой публике.
Моя гипотеза состоит в том, что нынешняя пенсионная реформа и есть не что иное, как попытка максимально гладко и политически приемлемым образом провести дефолт государства по части социальных обязательств. По сути дела, происходит отработка модели мягкого демонтажа одного их ключевых институтов социального государства. Если эта модель окажется достаточно успешной, то можно будет распространить ее и на другие институты и прочие виды социальных обязательств.
Если эта гипотеза верна, то можно предположить, что авторы реформы и те, кто ее фактически реализует, рассчитывают на то, что граждане не сразу заметят последствия неявного дефолта, а когда заметят — не будут реагировать чересчур резко и не подвергнут опасности политическую систему страны в целом.
Насколько обоснованны такие расчеты? Трудно сказать. Но, как мне представляется, на результаты исследований общественного мнения, посвященных восприятию людьми пенсионных проблем, имеет смысл смотреть в первую очередь под этим углом зрения.
Эти соображения я буду иметь в виду, когда буду рассказывать о результатах социологического опроса, приведенных в анализируемой статье Т. Малевой. Но об этом — в следующий раз.
