На прошлой неделе стало известно, что «Винзавод» выселяет Галерею Марата Гельмана. Он считает, что за аукцион в пользу узников Болотной. В любом случае это, по сути, политическое решение, и в любом случае плохо, что Галерея Гельмана прекращает свое существование в Москве. Казалось бы, здесь не может быть повода для дискуссии. Новость эта, однако, вызвала очередной всплеск обсуждения личности Марата Гельмана: одни писали о нем как о видном борце с мракобесием и демократе, вынужденном покинуть Россию из-за угрозы репрессий, а другие вспоминали его работу в ФЭП и называли «отцом-основателем» нынешнего режима. Подобное двойственное отношение касается не только Гельмана, оно распространяется на большинство людей, которые занимались политтехнологиями в 1999–2000 годах.
Напомню молодым читателям суть событий. Во время избирательного цикла 1999–2000 годов Фонд эффективной политики, созданный в числе других Глебом Павловским и Маратом Гельманом, сначала активно агитировал за Союз правых сил (Немцов-Кириенко-Хакамада), а потом, завоевав доверие «либеральной» и «демократической» аудитории, убедил эту аудиторию голосовать за Путина. Я лично присутствовал на пятилетии ФЭП, когда Марина Литвинович, тогда один из директоров ФЭП, а в будущем — видный антипутинский оппозиционер, радостно и гордо рассказывала о проделанной работе: «За пять лет мы избрали двух президентов и сместили минимум трех премьер-министров. В следующие пять лет мы постараемся превзойти этот результат».
Следом на сцену поднялся Глеб Павловский и поправил ее, сказав, что новых президентов в ближайшие пять лет избирать не надо. То есть еще в июле 2000 года эти люди были довольны и даже гордились тем, какого президента они выбрали для России, и явно не собирались его менять в 2004 году.
Значительная часть людей, находящихся сейчас в оппозиции существующему в России режиму, приняли активное участие в становлении этого режима — и речь, конечно, идет не только о людях, непосредственно сотрудничавших с ФЭП. Однако большинство из них так никогда и не обсудили тот период своей жизни публично. Мне кажется, сегодня пришло время сделать это. Мы уже поговорили про октябрь 1993 года и выборы 1996-го, и вполне логично теперь вспомнить о 1999–2000 годах. Мне кажется очень важным дать возможность людям, возглавлявшим ФЭП, писавшим речи для Путина или еще как-то помогавшим нынешней власти состояться, каким-то образом объяснить свои мотивы, рассказать о том, чего они не заметили в 1999 году и при каких обстоятельствах они прозрели в двухтысячных.
Чем плохо молчание?
Как ни странно, прежде всего оно вредно для самих участников событий. Их деятельность обсуждается «в тени», непублично — а это дает простор для непроверенных слухов и обвинений, включая рассказы об астрономических суммах, полученных от власти, роскошных квартирах, купленных на эти деньги и прочее и прочее. Опять же, неизвестно, кто и что конкретно делал. Например, я много раз слышал, что те или иные люди были спичрайтерами Путина — но я не знаю, правда ли это и если да, то какие речи они писали (может, это были хорошие речи, за которые совсем не стыдно?). В конце концов, Глеб Павловский и рок-музыканты, участвовавшие в фестивале в поддержку СПС, получали деньги из одного и того же источника — но мне кажется, степень их ответственности все-таки различается.
Но главное, конечно, в другом. Молчание, окружающее этот период, подразумевает две полярные, но в равной степени неконструктивные позиции. Либо мы отказываем людям в том, что их взгляды могут измениться, и навсегда записываем их в продажные циники, либо, наоборот, соглашаемся с тем, что время все спишет и, раз прошло много лет, уже неважно, что именно человек делал 15 лет назад. И та, и другая позиции плохи тем, что отрицают идею личной ответственности, лишают людей, допустивших ошибку, возможности покаяния и искупления, а нас — возможности понять их мотивы и причины их поступков.
Это происходит не в первый раз: точно так же мы не говорили про тех, кто так или иначе принимал участие в Большом терроре или даже в менее чудовищных репрессивных актах советской эпохи. Начатый в перестройку разговор об общественном покаянии («мы все должны покаяться за страшные преступления…») позволил избежать персонального покаяния и разговора о поступках конкретных живых людей в советское время. Вопрос о соучастии в преступлениях режима воспринимался как бестактный, едва ли не приравнивался к началу «охоты на ведьм». Соучастие могло упоминаться только в «исторической перспективе», когда прошло тридцать-сорок лет.
В результате общественное мнение готово попрекнуть Светлану Алексиевич ее статьей 1977 года, но не заинтересовано в обсуждении более свежих событий. Вероятно, мы заговорим о них еще лет через сорок, когда они будут представлять чисто исторический интерес. А за это время новые люди примут участие в новых выборах и напишут новые статьи, о которых опять будет неловко спрашивать.
Мне кажется, этот порочный круг пора разорвать. Надо дать возможность людям признать свои ошибки или объяснить причины принятых когда-то решений.
Я говорю именно об общественной дискуссии, а не о судилище в жанре «давайте навсегда проклянем X и Y, которые помогли Путину выиграть выборы». Эта дискуссия имеет смысл, только если она будет сопровождаться пониманием множественности персональных выборов, отказом от радикализации позиций и признанием того, что не всегда есть единственно верные решения. В реальной жизни зачастую только спустя годы становится понятно, как следовало поступать. Я предполагаю, что мнения по поводу тех или иных поступков разделятся. Кто-то будет готов простить людям ошибки, учитывая их раскаяние и то, что они сделали позже, уже находясь в оппозиции. Кто-то посчитает приведенные доводы неубедительными, а ответственность этих людей за случившееся слишком большой.
Безусловно, нужно понимать, что когда от лица оппозиции говорят люди, в биографии которых существуют темные пятна такого размера, как у Гельмана или Литвинович, то само присутствие этих людей в оппозиционном движении не позволяет тысячам порядочных россиян присоединиться к такой оппозиции. Потому что невысказанный вопрос: «у кого сейчас берут деньги те люди, которые брали деньги у Путина в 1999–2000 годах?» очень многим не дает поверить в бескорыстность намерений оппозиционной элиты. По большому счету это отталкивает от оппозиции не просто честных людей, а именно тех честных людей, которые наделены исторической памятью. В этом смысле темные пятна в биографии оппозиционных лидеров объективно выгодны тем, с кем они сотрудничали когда-то и с кем они борются сегодня.
То же самое относится к СМИ: как я должен читать издание, которое, призывая Глеба Павловского в качестве «эксперта», раз за разом стыдится задать ему вопрос о том, где была его «экспертиза», когда он выбирал Путина?
И еще одно. Пока мы не обсудим, как те, кто голосовал за Путина в 1999 году, позволили поймать себя в ловушку «наименьшего зла», нам будет трудно обсуждать те ловушки, в которые люди попадают сегодня. Не надо забывать, что многие в наши дни так или иначе работают на государство, то есть некоторым образом сотрудничают с нынешней властью. Я думаю, многие из них воспринимают молчание о 1999–2000 годах как индульгенцию на любые свои поступки («что бы я ни делал, для одних я всегда буду коллаборационистом, а другие все равно все забудут и простят»). Мне кажется, обсуждение событий 1999–2000 годов поможет этим людям задуматься о своей персональной ответственности за происходящее в стране и, в частности, осознать, что сотрудничество с властью тоже бывает разным — есть границы, которые лучше не пересекать.
Я еще раз хочу пояснить: речь не идет о «безоговорочном осуждении» и о «проработке» — речь идет о попытке создания в общественном поле хоть какой-то дифференцированной структуры оценки поступков. Более того, я убежден, что эта структура не может быть универсальной — она окажется разной в разных социальных и идеологических стратах.
Именно поэтому я призываю всех участников политтехнологических кампаний 1999–2000 годов рассказать, почему они призывали голосовать за Путина и что они чувствуют сегодня, вспоминая свои призывы.
Было бы логично закончить эту статью рассказом о том, что делал в 1999–2000 годах я сам. Тем более что некоторые мои читатели помнят, что и я сотрудничал с ФЭП. Действительно, по заказу «Русского журнала» я много писал о кино, интернет-культуре и прочих неполитических темах. Ближе к концу 2000 года я стал остро чувствовать двойственность своей позиции: с одной стороны, вроде, ничего плохого лично я не делал, но чем дальше, тем больше мне было неприятно получать деньги в одной кассе с Мариной Литвинович. У меня не было никаких иллюзий по поводу новоизбранного президента, и довод «Примаков был бы хуже» уже тогда не казался мне убедительным. В конце концов, я свернул сотрудничество с ФЭП и сегодня жалею, что не сделал этого раньше.
Однако еще больше я жалею о своей ключевой ошибке, из-за которой стал возможен сам факт моего сотрудничества с ФЭП. Дело в том, что году в 1992-м я почему-то решил, что после крушения коммунизма могу себе позволить не интересоваться политикой. Я думал, что все в России устроится само собой. Развитие событий показало, что я был неправ. Зная то, что я знаю сегодня, я вел бы себя иначе, и в этом смысле мне жаль, что я прожил девяностые годы так, как я их прожил.
