Жили-были старик со старухой у самого синего моря. И, конечно, это была не Алушта, а, наверное, Боко-Которская бухта в Черногории. Или, например, Самуи, а возможно, и филиппинский остров Себу, но русские старики со старухами бывают, как мы успели убедиться, везде, куда мы прилетали на неделю поглазеть. Да и какие там старики — разочарование в собственной карьере приходит впервые не позже чем в 29 лет, сразу после первых больших, но недостаточных для самолюбия успехов. Тогда же уже умудренные жизнью люди, не чета тусовочным девахам, пожившим в свои 25 и в Лондоне, и в Стокгольме, и в Пало-Альто, говорят своим несмышленным детям: мир огромен, кто заставит нас сидеть на попе ровно, смотреть в окно, где то ли тает, то ли подмораживает, да разве должен человек быть подобен куриному окорочку? Свет клином не сошелся на России: как пел вот сколько лет назад БГ — мы съехали с Макдугалл в середине зимы.
А потом и Тольятти, и Кострома сообразили, что being smart — это когда ты не собственность одной шестой части суши. У всех это вышло по-разному, но у многих вышло. Помнится, как-то читал переписку русского комьюнити в Непале — потенциальный русский непалец родом из Рязани, где у него три ларька на рынке, спрашивает, мол, почем то, почем се, где искать недорогие билеты, и его честно предупреждают просветленные старожилы: Катманду довольно сильно, братец, отличается от Рязани, с непривычки можно загрустить. Нет, отвечает им рязанский купец-молодец, это я все понимаю: в Рязани не был лет пять, но сердцем до сих пор там, — однако же так обрыдло мне в моем Рио-де-Жанейро, а у вас тут Вишну-Кришна, горы-Гималаи, вот думаю, может, у вас полегче мне будет?
Завидуем же мы всем этим SMM-менеждерам в Патайе, заполняющих сеть мерцающим бредом прямо с белопесчаного пляжа.
В основе любого дауншифтинга, по нашим убеждениям, лежит бабкина квартирка на Соколе — соседняя с той, которую мы, парии и немосквичи, принуждены снимать за эти чудовищные тыщи. Нет бы нам не любить тех замечательных полубизнесменов-получиновников, в любое время с чувством собственного достоинства кочующих всей семьей (пять человек плюс теща плюс няня плюс двое младенцев и еще кто-то не пойми кто — Господи, сколько ж у них денег) между Марбельей, где у них дом, и Дубаями, где у них кондо, с остановкой в пути в Домодедово. Эти, по крайней мере, почти наверняка всю эту радость украли; да и можно ли ошибиться, видя, как равнодушно относятся к предстоящему воздушному путешествию на край света, которое сводит нас с ума своей невозможностью, — так тускло и спокойно глядят развратники на молодость, одного этого хватит им не простить. Но нет, раздражались мы не на этих (эти вообще во всем мире живут отдельно, даже когда соседи), а на тех якобы умудренных жизнью, на тех самых дауншифтеров на три буквы: Тай, Гоа, Рим, немного фрилансим, квартиру сдаем, раз в год в Москве, думаем, не завести ли тут свой бизнес. Бизнес, возмущенно думаешь ты, надо же, — а они продолжают, ну да, вот думали продавать бумажных журавликов американцам, но потом посмотрели — нет, может быть, выгоднее показывать поющую крабовую икру японцам, а то и открыть интернет-биржу лунного света, местные хорошо покупают, а пока что мы с одним московским порталом думаем чего-то такое — ну и пишем, конечно. Нечасто пишем, но какие тут, на островах, расходы? Байк, папайя и детский сад оплачивать: Ванька уже привык, да и Санька в этом климате перестала кукситься постоянно, вон она, обнимается в саду с большим зеленым какаду. Не ходите, дети, в Африку гулять. Ходите в Азию.
Мы тоже хотели в Азию, но не могли.
Является ли свобода послать к чорту все обстоятельства и улететь в кругосветное путешествие настоящей свободой?
Во всяком случае, мы так считали. Баллы авиакомпаний не копит только ленивый, не так страшна политическая цензура, как теоретическая возможность введения выездных виз, а всякое торговое и менеджерское стадо пусть ездит себе в свой Египет или Турцию. В Египте же приличному человеку можно работать только в дайв-клубе, потому что в родной природе нет ничего даже отдаленно напоминающего те переливающиеся и торжествующие краски, которые ты видишь сквозь маску на побережье Красного моря: Боже милостивый, ты создал этих рыб для меня! Ты создал сосновые побережья Даламана, ты создал острова, туземцев, горы, воды, ты создал пять шестых той самой суши, чтобы я с оставшейся не чувствовал себя ежедневно как в Сучане, как на Вилюе, как в Караганде. Но мы-то от этой невидимой угольной пыли, от этих прокурорских глаз и от этих дураков можем только на три недели в году. Ну да, в последние годы на четыре, а то и на шесть, три раза в год, да, четыре — мы ж себя тоже не на помойке нашли, мы многое теперь знаем и умеем, мы имеем право на четыре в год дешевых, можно с пересадками, авиабилета туда-обратно (а лучше бы восемь и всегда в одну сторону, подальше от березок, которые на самом деле иудины осины). А эти, эти-то. Птички-то наши. Да какая у них там работа, право слово, прям они там все в своем Таиланде уработались, а то мы там не были, не видели! Надо лишь дождаться в разговоре на веранде под тропическим небом, на неудобном шезлонге за низким столиком, на котором стоят какие-то невиданные моллюски в золотом со звездами морскими остром соусе, — сами ведь расскажут: сдаем двушку на Бабушкинской, не то чтобы хватает на все, но терпимо. Бензин для байка недешев и болеть не надо, но нет, в Москву — желательно никогда, слушай, скажет, я тут впервые дышать стала по-человечески, мне сны стали сниться нормальные. И отравленный ее резонами собеседник ухмыльнется: ну да, на Бабушкинской. А у нас нет, и нет на нас писателя Олеши — они поют по утрам ежедневно, а мы не поем.
Но тут случился декабрь 2014 года, и нам отмщение, хотя завидовать и нехорошо. Русские свободные люди по всему миру, прикинув валютные курсы, пьют свой дешевый ром в обалдении. Они тоже русский мир, но девальвация рубля в два раза — это сокращение доходов из России хорошо если в те же два раза. Не бывает, увы, дауншифтинга такого, чтобы это не было связано с нефтяными ценами: даже если дело не в Бабушкинской, русские беглецы за три моря работают на русские компании (сворачивающие аутсорсинг, как и основной бизнес), обслуживают русских туристов (поток которых после Нового года, видимо, будет струйкой), консультируют русских инвесторов, переводят русские документы, помогают русским сбежать от Путина; как правило, даже хорошо оттолкнувшиеся от родного дна беглецы привязаны к России таким числом незаметных экономических нитей, что экономический кризис в России мимо точно не пролетит. Само по себе это явление, русские беглецы, определялось последние годы именно избытком нефтяной пены на экономике только одной страны.
Они бежали от этого запаха углеводородов туда, где курят ладан не пойми каким богам, — но питалось это явление все тем же керосином.
Мало того — именно там пена особенно непрочна: там, где в России проносит, в русской Индии вряд ли пронесет, слишком многое там основано на избыточности потребления последних лет в России, на шальных деньгах. Не только эта свобода жить в глухой провинции у моря — случайная утечка налички с большой шельфовой платформы, но той же природы и наша свобода посещать эти берега.
Но мы все равно будем торжествовать: эти гордецы, эти дауншифтеры, так спокойно и презрительно писавшие нам о звездах размером с тропических пауков, когда мы тут корячились в ноябрьской луже у метро Медведково с температурой, — они теперь вернутся, они теперь как мы. Есть в мире справедливость (это можно даже произнести вслух, если не очень умен и если очень распирает), не все ж твоим Ваньке с Санькой, будут как мои бледненькие круглый год без солнышка Оля и Валя (а вот это уже вслух нельзя, надо держаться). А потом поедем все в деревню и там сдохнем (и вот это саркастически-демократическое нужно непременно вслух).
Конечно, и я этим возвращающимся сейчас завидую и даже злорадствую, но это, конечно, чувство дурное. Наверное, смешно говорить о том, что эти Афанасии Никитины будут для нас большим приобретением — эмигрировать тянет так или иначе более мотивированные страты в обществе, они во многом то, чего нам здесь сильно не хватало. Не говорю уже о том, что они сюда принесут из-за тридевять земель, а это важно, это, может быть, не менее важно, чем все остальное. Но и в целом — что же хорошего, что приличное число людей будет сейчас принуждено вернуться в родной Крыжополь, где оно жить не хочет?
В этом нет никакой справедливости, кроме вообще никому не нужной справедливости по отношению лично к вам — да и вам лично такая справедливость ничем не полезна.
А то, что из России никуда, как выясняется, нельзя толком сбежать — может быть, это и не так плохо. Да и в целом — у происходящего ужаса есть свои если не приятные, то по крайней мере воистину полезные стороны. Мы столько лет все более и более равнодушно болтались, кто мог себе это позволить, налево и направо по всему миру, а видели все меньше и меньше. Теперь же — вообразите, когда теперь удастся удрать, какой же это будет настоящий праздник, как радушная золотая рыбка будет на посылках у нас, владык морских, какими глазами мы будем на все это красное, синее и золотое смотреть!
Будет нам новое корыто. Центробанк, жги.
