Не надо быть анархистом, чтобы хотя бы иногда испытывать трудности с исполнением законов. Законы многочисленны, непонятны и написаны людьми из самых разных уголков политического спектра. Люди, которые занимаются нормотворчеством, заслуживают или не заслуживают уважения; новые власти время от времени вовсе отказываются от политической преемственности. Большинство наших сограждан испытывают растерянность, думая об этом. Экономист Вадим Новиков рассказывает о нескольких правилах, которые помогут разделить законы, достойные и недостойные исполнения.
Когда речь заходит об уважении к закону, и государственник и либерал готовы поставить в пример Запад. Одного привлекает наличие порядка, другого — его всеобщность, подчинение этому порядку всех и каждого, от простого человека до президента и принцессы.
Наверно, россиянам хотелось бы уважать закон, но это предположительно, а вот подлинные чувства по отношению к закону известны, и это противоречивые чувства. Результаты всероссийского опроса, который в феврале этого года опубликовал ВЦИОМ, показывают: примерно три четверти опрошенных (74%) растеряны — «все так быстро сейчас меняется, что не поймешь, каким законам следовать», а больше половины (60%) не могут принять закон как безусловное руководство к действию — иногда вместо закона «следует поступать по совести».
Преобладание сторонников выборочного соблюдения законов примечательно тем, что источник этой позиции — собственная моральная интуиция членов общества. Как бы сильно государство, точнее, его руководящая группа ни влияла на мнение людей в других вопросах, очевидно, что здесь авторы этих самых законов не получили желательного для себя соотношения ответов. Как не получили их и последние советские руководители — проведенный за год до распада СССР опрос дал очень близкие результаты. Почва для таких мнений понятна: государство не может быть всегда право, если всем известно, что его официальные ориентиры менялись — и не раз — на противоположные. Говоря словами защитника Веры Засулич, адвоката Петра Александрова, «то, что вчера считалось государственным преступлением, сегодня или завтра становится высокочтимым подвигом гражданской доблести».
Мнение большинства редко нуждается в защите, тем более когда позиция меньшинства, выступающего за соблюдение закона всегда и везде без единого исключения, настолько радикальна и далека от золотой середины, что едва ли ее может принимать всерьез даже ее сторонник. Если бы закон требовал от него принести в жертву сына, едва ли он повторил бы «закон есть закон» и занес над тем нож. Что позволено Богу, не позволено депутатам.
Вот почему в данном случае позиция выборочного несоблюдения законов нуждается не в защите, а в прояснении моральных оснований этого несоблюдения и, следовательно, определении его допустимых пределов. Ведь молчаливые требования совести каждого не могут организовать жизнь в обществе так же, как корпус письменных законов, полностью заменить их. Не может этого и общественная мораль в целом — известно, как часто джентльменские договоренности становятся предметом для непреодолимых споров, коль скоро они не были зафиксированы на бумаге с соблюдением здравых формальностей.
Отказ от безусловного соблюдения законов ни в коем случае не равен их отрицанию. Разумеется, за этим отказом иногда может стоять и анархизм, непризнание государств вообще и непризнание авторитета конкретного государства, однако в основе позиции выборочного соблюдения законов более универсальная идея — люди живут в условиях множества конкурирующих обязанностей, и соблюдение конкретного закона может быть только лишь одной из них.
Представим юриста, который взялся читать лекции по средам в 10.00 и у которого на это же время был назначен судебный процесс, где он давно взялся защищать клиента, а того могут приговорить к смертной казни. Юрист должен быть на лекции. Но это еще не означает, что ему также следует на нее пойти — ведь у него есть конкурирующая обязанность, он также должен быть и в суде, и, можно утверждать, это более важная обязанность. «Должен» не всегда означает «следует»!
Как только мы признаем, что в мире существует больше одной обязанности и что эти обязанности могут конфликтовать, о безусловной обязанности соблюдать любой конкретный закон говорить уже не приходится.
Относительность требований послушания рано или поздно проявляется даже в армии, где послушание принято ставить выше многих других добродетелей. Солдат не может ограничиться констатацией «приказ есть приказ», ведь, если ему станет понятна преступность приказа, обязанность подчиниться приказу сменится уголовным запретом на его исполнение (ст. 42 УК). Выходит, бесхитростное «приказ есть приказ» не подходит даже для армии. Что уж говорить о гражданской жизни?
Даже если брать в расчет только обязанность соблюдать законы, мы видим коллизии обязанностей, которые юристам приходится разрешать на основе определенных правил: скажем, Конституция обладает приоритетом перед законом, новый закон — перед старым, специальный — перед общим и т. п. Выходит, если перед тобой есть закон, и согласно этому закону ты должен поступить определенным образом, это не означает, что тебе следует поступить именно так. Зная всего лишь один закон, ты еще не знаешь наверняка, как следует поступать.
Однако обязанности не исчерпываются обязанностью соблюдать законы, но юристы не предлагают правил для разрешения коллизий законов и других моральных обязанностей. Чем можно руководствоваться в таких случаях? На мой взгляд, должно выйти что-то похожее на правило «посмотрите налево, посмотрите направо» при переходе улицы — в данном случае это «посмотрите вниз, посмотрите наверх».
«Посмотрите вниз» подразумевает оценку содержания закона, взгляд на него как на текст, чье авторство и юридическая сила неизвестны, или, может быть, даже как на закон, но древний или иностранный. Если текст закона запрещает то, что очевидно морально предосудительно и без него, скажем, убийство, изнасилование или воровство, вес такого запрета в первом приближении (про окончательную оценку поговорим позже) следует считать равным весу соответствующего морального требования. В целом чем больше вреда запрещаемый поступок приносит другим людям, тем более он предосудителен сам по себе, независимо от закона.
При «взгляде вниз» возможна и другая ситуация — закон требует морально предосудительного или запрещает делать то, что предписывает мораль. В этой ситуации о моральной силе закона говорить не приходится, она отсутствует. При исполнении такого закона можно говорить лишь об оправдывающих обстоятельствах, каким в первую очередь может быть превышение санкций за его нарушение над серьезностью обязательства, которым пришлось пренебречь.
Вот известный сюжет Софокла: вопреки запрету, установленному правителем Фив Креонтом и подкрепленному угрозой казни, Антигона хоронит своего брата Полиника. По ее мнению, которому, разумеется, сочувствовали греки, государственный закон не может нарушать «закон богов, не писанный, но прочный». Однако серьезные санкции за нарушение государственного закона служат все же оправданием для подчинившейся закону сестры Антигоны, Исмены, и они же делают поступок Антигоны превосходящим ее обязательства, а потому героическим и заслуживающим восхищения.
В совсем другой ситуации мусульманин, спрашивающий духовного авторитета о допустимости работы на таможне. С учетом того, что импортные пошлины, как и вообще косвенные налоги, запрещены исламом, он получает ответ, что единственной приемлемой целью такой работы могут быть «прекращения притеснения и уменьшения его», но не получение заработка — польза для себя не оправдание для нанесения вреда другим (ответ Мухаммада Салиха аль-Мунаджидана вопрос №39461). Иными словами, религиозный авторитет дает ему прямое указание саботировать закон.
Следующий шаг за «посмотрите вниз» — «посмотрите наверх». Это подразумевает взгляд на шапку документа, где указан выпустивший его орган власти и государство, к которому он принадлежит.
Наша компетенция не всегда позволяет оценить справедливость конкретного закона непосредственно. Это одна из причин, почему помимо «взгляда вниз» требуется и «взгляд наверх». Он позволяет опереться на репутацию органа, который этот закон принимал, так же, как при покупке колбасы или книги мы полагаемся на репутацию мясокомбината или писателя: если прошлая покупка была хороша, мы рассчитываем, что так же будет и в этот раз. Если орган власти до сих пор принимал справедливые законы, мы можем рассчитывать, что и новый тоже таков, может быть, даже если мы сами сделали другой вывод из его текста. «Даже если» означает, что, когда источник авторитетен, сомнения можно и иногда стоит истолковать в его сторону, а не в свою. Так и происходит в странах, где уважают законы — у государства есть кредит доверия. Поправка на авторитет власти — еще одна причина для «взгляда наверх»: этот взгляд может не только быть вынужденной заменой «взгляда вниз», но и дополнять его — это и даст окончательную оценку.
«Поправка на авторитет» может быть и отрицательной. Если «взгляд вниз» показывает справедливость закона, скажем, запрета воровства и подкрепляющих его наказаний, «взгляд наверх» может показать, что обвиненный в краже мобильного телефона (всего лишь «обвиненный») может быть убит в отделении полиции (известный случай в ОВД «Дальний»), а с учетом этого наказание за мелкую кражу становится непомерным.
Для иллюстрации предлагаемого подхода обратимся к примеру, который приводит немецкий философ права Густав Радбрух. В 1942 году, в разгар Второй мировой войны, немецкий предприниматель Карл Геттинг из Нордхаузена (Тюрингия) написал в туалете: «Гитлер — организатор массовых убийств и виновник войны». Судебный чиновник Иосиф Путфаркен, который как-то узнал об этом, написал донос на Геттинга, в результате чего Геттинг был схвачен, осужден и казнен.
Через четыре года, в 1946 году, состоялся еще один процесс с участием Путфаркена. Предметом рассмотрения стал тот самый донос. Обвинение в лице прокурора Кучинского утверждало, что «тот, кто в те годы доносил на другого, должен был считаться с тем — и он отдавал себе в этом отчет, — что он передает обвиняемого в руки не законного правосудия с правовыми гарантиями установления истины и вынесения справедливого приговора, а в руки произвола».
Суд встал на сторону обвинения, признав поступок Путфаркена противоправным. Обвиняемый отдавал себе отчет в том, что его донос приведет к смерти Геттинга, что свидетельствует об умысле и, таким образом, виновности Путфаркена. Рассмотрев представленные свидетельства, присяжные признали подсудимого виновным в пособничестве убийству и приговорил иего к пожизненному заключению. Непосредственными убийцами были сочтены вынесшие противоправный приговор судьи Кассельского земельного верховного суда.
В истории Геттинга и Путфаркена «взгляд вниз» указывает на закон, позволяющий казнить за надписи в туалетах. С учетом несправедливости такого закона Путфаркен, который решил законом воспользоваться, нуждался в оправдании, а так как в отсутствие доноса он ничем не рисковал, у него не было серьезного оправдания. Его поступок не был «самообороной».
«Взгляд наверх» показывает, что судебная система, которой надлежало рассматривать дело Геттинга, не заслуживала доверия. С тем же успехом можно было передать даже подозреваемого в несомненном преступлении в руки бандитов или людоедов. Вне зависимости от предлога передачи это было бы не судом, а убийством, пусть и посредством людоедов. И именно на основе обычного уголовного запрета на убийство Путфаркен и был осужден — этот запрет равно касается всех способов совершения преступления, будь то нож, пистолет или суд и закон. Если есть одно общее правило, вот оно: соблюдение закона не освобождает от ответственности. Растерянность россиян при взгляде на наши зыбкие и противоречивые законы показывает, что большинство это правило знает, даже если ясно не осознает.
Весь выпуск «Человек и закон» читайте здесь.
