На бывшей одной шестой части суши при обнародовании первых итогов британского референдума, 23 июня начавшего выход Великобритании из Европейского союза, раздается стозевный стон. В том, что Россия — страна природно социал-демократическая и европейская, мы, в принципе, никогда и не сомневались. Никаким особым путем, несмотря на постоянные ссылки идеологов на бортовой журнал «философского парохода» от Ивана Ильина до отца Сергия Булгакова, она идти на самом деле не намерена.
Великобритания ей сродни именно потому, что на самом деле Россия (или по крайней мере российская интеллигенция) желает быть частью Евросоюза. Просто, как и Великобритания, на особых и выдающихся условиях: в чем конкретно эти условия будут заключаться, мы пока не знаем, но понятно, что просто частью ЕС ни нам, ни гордым британцам быть негоже. И тут — удивительное дело: находится целое большинство избирателей в Великобритании, которое уверенно желает Европу, страну святых чудес, добровольно покинуть.
Да кто они вообще такие, эти избиратели, накликавшие на британскую корону Brexit? Русские читатели немедленно изучили избирательную статистику и выяснили — конечно же, выход из ЕС — это дело рук пенсионеров и рабочих. И, если в случае с пенсионерами наблюдателям все ясно — консервативные брюзги с двумя кранами в раковинах, тэтчеровские социал-дарвинистские выкормыши, угнетавшие бесперечь женщин и нацменьшинства, воевавшие с танцующей танго Аргентиной за Фолкленды, бесновавшиеся на концертах The Beatles и Sex Pistols (тут да, немного теряется настрой) — в общем, все эти консервативные Джоны Булли побеждают. По идее, конечно, британские рабочие — это же наши, тот же самый пролетариат, почти что русские, потому что бедные. Но пенсионеры и британские националисты-изоляционисты их попросту заморочили.
И теперь нам, видите ли, просто некуда будет в будущем вступать. Наш прекрасный Европейский Союз, в котором так дивно было проводить выходные во времена нефтегазового профицита и в который мы предполагали переселиться на пенсию, из-за этой консервативной мидлэндской и стаффордширской пьяной сволочи может развалиться. Возможно, это на руку Владимиру Путину. Но ведь, вы поймите. Поступательное движение прогресса не остановить. Они пожалеют уже завтра. А через десять лет (и тут в речи русских еврооптимистов начинают звучать левитановские бархатистые нотки) Великобритания станет сателлитом Соединенных Штатов с декоративной монархией и победившим миром чистогана. И что же тогда станет с нашим Лондоном, городом вечеринок и миллионеров, безумно дорогого шоппинга и провокационного дизайна, кокаина и сквотов? А все проклятые синие книжечки Диккенса, все проклятый дуболомный британский консерватизм, неправильный руль и лорды спорной ориентации в парламенте.
Лорды-то, положим, тоже в некоторой панике, и в целом, конечно, нет более пострадавшего от происходящего Brexit, чем давно и глубоко интегрированная в Евросоюз британская элита. Да, действительно, она виновата сама: технически расставание Великобритании с ЕС — результат очень рискованных маневров британского премьер-министра Дэвида Кэмерона, желавшего того же, о чем еврокомиссар Могерини говорила 25 июня как о том, что сейчас так нужно пошатнувшемуся ЕС, — «большего лидерства и единства». Впрочем, я более чем уверен: случись референдум по Brexit не в 2016-м, а в 2018-м или 2020 году — сторонников выхода из ЕС в Великобритании было бы уже уверенно больше, чем нынешние 52%.
Дело, уверяю, не в Кэмероне и не в том, что британские пенсионеры, многие из которых еще помнят фабианский социализм (а многие — еще и рационирование продовольствия, от которого страна отказалась на шесть лет позже СССР), просто не желают движения вперед. И дело вряд ли в том, что Великобритания испугалась наплыва беженцев из Сирии. В этом случае я бы понял британцев даже больше, чем сейчас. В сущности, Исламское государство было бы совершенно ничем без европейских (и, в частности, российских) мусульман, отправившихся в каменистые пустыни Ракки строить халифат, и в этом смысле садистическая порнократия ИГ есть следствие реализации проекта евроинтеграции в той форме, в которой он происходит. Во всяком случае, афганские талибы так не развлекались, для такой качественной телекартинки, как у сирийских коллег, нужны неофициальные стажировки на немецких и французских телеканалах и прослушанные в Сорбонне и Бонне курсы PR и рекламы, в Тегеране и тем более в Алеппо такое не преподают. Но Великобритания никогда не имела проблем с эмигрантами — по крайней мере, на фоне остального Евросоюза. Единственное, что беспокоило британцев — то, что вместо понятной и логичной ассимиляции в Лондоне жителей бывшей Индийской империи и ее окрестностей, Брюссель предлагает им еще несколько сот тысяч людей, ничего общего с покойной королевой Викторией не имеющих и даже не знающих, кто это такая и при чем тут какая-то королева, когда есть аятоллы и шейхи, и правоверному в Кардиффе этого достаточно.
Нет. Главный вопрос, который, насколько я могу судить, обсуждался на референдуме по Brexit, звучит примерно так — а куда мы, подскажите, вообще идем в составе ЕС и куда мы придем через 10-15 лет? И на этот вопрос, как выясняется, можно отвечать по-разному, и это зависит от того, откуда на это смотреть.
Если из России — то понятно, что с этой точки зрения хотеть покинуть ЕС может только сумасшедший. Но, вообще говоря, совсем рядом с Великобританией находится страна, в которой также крайне сильны антиевропейские настроения — и это Нидерланды. Там, как и в Великобритании, все очень хорошо с тем, что в России называют «европейскими ценностями», однако там претензии к ЕС примерно такие же, как и в Лондоне.
А именно — европейский проект в последние годы (поворотом можно считать кризис 2008 года) стал совершенно отчетливо проектом, который движется в сторону развитого государственного капитализма, гармонично сочетающегося с социал-демократическим обществом. Нынешний идеологический лидер ЕС, собственно, не Германия, спокойно и успешно решающая собственные проблемы и без больших затруднений осваивающая рынки Центральной Европы. Это в гораздо большей степени Франция, на порядок более социалистическое государство, мекка миграции и ценностей всеобщего принудительного равенства возможностей и прав. В сущности, как показал опыт с Грецией и Grexit, политическое будущее Европы — это трансляция не собственно французских по форме, но вполне французских по существу ценностей 1968 года на всей территории Европы.
В этом есть много привлекательного, и невозможно не посочувствовать горю российских урбанистов и примкнувшего к ним московского хипстериата. Британские пенсионеры, рабочие и прочие несимпатичные личности 23 июня походя пнули ногой именно их.
Британии, голосовавшей против членства в ЕС, не нравится именно это. Великолепные комплексы из стекла, кокосового волокна и общественного прогресса, по которым с гиканьем носятся упившиеся британские гопники в поисках идентичности. Финансируемые государственными фондами европейские стартапы, которые не в состоянии конкурировать всеми своими инкубаторами, бизнес-ангелами и акселераторами не только с простенькими техасскими инженерами, сидящими в гараже, но и с израильскими репатриантами из бывшего СССР, Туниса и Марокко. Системы социальной поддержки, позволяющие безработным проводить всей семьей летнее время на морских курортах, социальные форумы, альтерглобалистские батлы, муниципальные конкурсы на самое дикое граффити, общественное финансирование суфийской йоги, японского самурайства, девичьей стыдливости, мальчишеской развязанности — всего этого с 1973 года Великобритания, честно следовавшая европейским курсом, видимо, наелась вполне досыта.
Мало того, расставаться со всеми этими милыми вещами население Альбиона, судя по всему, не намерено немедленно. В этом смысле никакой мгновенный Brexit невозможен, нынешнее поколение англичан будет жить именно так, как живет Евросоюз. Вопрос в том, что будет дальше.
Сначала — что будет дальше в ЕС. Скорее всего, сплочение оставшегося ЕС вокруг европейских ценностей, в которых, право слово, очень много комфортного и вообще возвышенного, случится. Ответом на Brexit, очевидно, станет ускорение евроинтеграционного проекта — и, как всегда бывает в таких случаях, со всеми полагающимися эксцессами и послаблениями участникам. Шансы на появление в течение 10-15 лет более унитарной Европы, в которой основную роль будут играть полугосударственные банки и компании, равно как и центристские и социал-демократические партии, с Brexit существенно возрастают — по крайней мере, непонятно, что Европе делать без этого. И успехи ЕС, в том числе экономические, тоже можно предвидеть — нет более действенного мобилизационного фактора, чем угроза провала. Европа станет еще более единой, чем доселе.
Великобритании гораздо проще. Экономика страны действительно существенно потрепана четырьмя десятилетиями европейского эксперимента, в ходе которого Великобритания достаточно успешно потеряла свою динамику развития ради единства ЕС.
Вне Евросоюза, впрочем, ей есть что дать миру — в первую очередь, в альянсе с США и Швейцарией, а, возможно, и с Нидерландами. ЕС покидает более инновационная экономика, чем немецкая, итальянская и французская, с более работоспособными правовыми институтами, чем в ЕС, с более сильным промышленным потенциалом и с ремонтопригодным государственным аппаратом. Эта экономика, в отличие от экономики ЕС, вовсе не страдает идеями протекционизма, защиты внутренних рынков, полной занятости и безусловного дохода. Ей не слишком близки мысли о крупных кооперационных проектах строительства мостов, автострад, железных дорог и трубопроводов только ради армирования ими тела европейской общности.
И — Великобритания, несомненно, не интровертна в той степени, в какой будет в ближайшие годы интровертна Европа. ЕС теперь, полагаю, будет намного легче договориться с Россией Владимира Путина о чем угодно, чем оставшейся в одиночестве Великобритании. Это, кстати, относительно неплохо для России. Рост до мерок Германии, Франции и Италии для нас — это достойная задача. И, что важно, более реалистичная, чем самостоятельные отношения, честная конкуренция и спокойная интеграция со всем остальными миром.
Не стоит, к слову, преувеличивать будущие успехи неевропейских сообществ: и в США, и в Китае движение к более «европейской» модели ценностей, к социал-демократии, к более «южному», бедному и праздному обществу постоянного карнавала также очевидно. Великобритании лишь удалось сделать первый шаг за пределы авангарда этого движения, получить временную отсрочку от наступления светлого будущего, которое, увы, нравится совершенно не всем.
Конечно, России следовало бы многократно обдумать британские претензии к этому навязываемому будущему. Не всякий консерватизм есть реакция, не всякий отказ от навязываемого неплохого решения в пользу самостоятельного — самонадеянность. Для того, чтобы все это знать, не нужно жить на островах.
