Последние несколько лет общим местом стала мысль, что сегодня главной задачей условной интеллектуальной оппозиции должна быть не подготовка смены власти в России (вероятно, это случится без нашего желания и, возможно, даже без наших усилий), а обсуждение того, что должно происходить в России после ухода Путина (под Путиным здесь имеется в виду «коллективный Путин», а не конкретный человек в Кремле).
I.
Мне хотелось бы сосредоточиться здесь на одном из ключевых вопросов — вопросе идеологии. С некоторой вероятностью постпутинская Россия будет представлять из себя общество, остро переживающее утрату ценностного консенсуса, сложившегося в предшествующие годы, и необходимость объединить жителей России новыми общими ценностями будет одним из условий сохранения и дальнейшего развития страны.
Недавняя колонка Максима Трудолюбова еще раз указала на то, что «наша политика — это история» (кажется, впервые эту мысль сформулировал Олег Кашин еще в 2013 году). Разделяя этот подход, я убежден, что знаменитые 86 % образовались в том числе и благодаря той версии русской истории, которую Путин с помощью работающих инструментов пропаганды «продал» жителям нашей страны. Ему удалось то, что не удалось в 1990-е годы никому, — предложить убедительную версию истории, на которую можно «натянуть» идеологию, позволяющую управлять страной.
Если коротко, эта версия сводится к тому, что в России периоды хаоса и анархии чередуются с периодами государственного строительства. Народ счастлив только во втором случае и поэтому нуждается в сильном харизматическом правителе, который удерживает государство от сползания в хаос (в свою очередь, враги России — внешние и внутренние — пытаются разрушить русскую государственность). Исторические деятели делятся на строителей/собирателей земель (от легендарного князя Владимира до Сталина и самого Путина), слабых правителей, не справившихся со своей задачей (Николай II, Горбачев), и врагов России, иностранных агентов типа большевиков или «плохих» олигархов.
Этот подход к русской истории не нов: теория не была бы принята людьми, если бы не опиралась на давнюю традицию. Достаточно обратиться к истории белой эмиграции, идеи которой — в частности сменовеховство и евразийство — активно используются околовластной пропагандой.
Вот почему крайне важно предложить людям другой подход, другое описание истории России — как минимум ХХ века, — который должен будет прийти на смену путинской версии.
II.
Хотелось бы описать требования к этой версии истории, которые кажутся необходимыми для успеха всего проекта.
1. «История России ХХ века» должна давать жителям России возможность гордиться своими предками и групповой идентичностью «жители России». Это ключевое требование, проигнорированное реформаторами 90-х, склонными считать, что 70 лет советской власти были кровавым недоразумением, которое лучше поскорее забыть.
2. История должна опираться на новых героев, потому что, как известно, за последние четверть века либеральная оппозиция оказалась неспособна предложить народу тех, с кем людям хотелось бы идентифицироваться: ни диссиденты, ни деятели культуры с всей очевидностью не подходят на эту роль.
3. История должна в явном виде содержать некоторые ценности, опираясь на которые, Россия может развиваться дальше. Эти ценности должны быть близки самым разным людям — не будем забывать, что задача состоит в том, чтобы предложить версию истории, которая понравится большинству жителей России. Разумеется, ценности нельзя «придумать» — они должны эксплицитно присутствовать в российском/русском общественном сознании.
4. Разумеется, эта версия истории должна базироваться на исторических фактах. Не надо врать людям — это этически неверно и практически неэффективно на больших сроках. В истории России много травм — и потому хорошей метафорой здесь была бы метафора психотерапевта, беседующего с жертвой насилия и помогающего ему выработать такую версию случившегося, которая не отрицала бы травму, но позволяла бы опереться на что-то, чтобы жить дальше.
5. История России должна быть описана не как «уникальная история уникального исторического образования», а как часть мировой истории. Разумеется, Россия уникальна (как уникален каждый из нас), но общемировые процессы затрагивают ее точно также, как любую другую крупную страну. И этот подход касается не только ХХ века, но и путинского периода.
Вместе с тем уникальные качества того или иного периода нельзя игнорировать: например, говоря о сходстве нацистской Германии и сталинского СССР, нельзя забывать, что некоторым образом все жители СССР были «немецкими евреями», то есть жертвы террора относились к той же стране и тому же народу, что и те, кто осуществлял террор.
6. За последние сто лет есть несколько важных периодов, описание которых является ключевым. На них и следует прежде всего сосредоточиться. Это революция и «Большой террор», две мировые войны, перестройка и 90-е годы и, наконец, правление Путина. Все перечисленные периоды в той или иной степени болезненны, и недопустимо отрицать или принижать травматичность любого из них. Вместе с тем к каждому из этих периодов должно быть применимо то, о чем сказано выше:
— утверждение позитивных ценностей;
— верность историческим фактам;
— осознание этого периода как части мировой истории;
— возможность гордиться своей историей и идентифицировать себя с «героями».
Нужно добавить, что я не вижу никакой парадоксальности в том, чтобы одновременно признавать травматичность того или иного периода истории и гордиться тем, что были люди, которые вели себя достойно. Еще в позднесоветское время этот подход был применен к Великой Отечественной войне — и, конечно, никто не мешает попробовать применить его к другим периодам русской истории ХХ века.
III.
Чтобы создать ту концепцию истории, о которой идет речь, нельзя механически заменить белое на черное (например, сказать, что периоды хаоса были периодами прекрасной свободы, а периоды государственного строительства — периодами террора). Необходимо предложить принципиально другой подход к описанию исторических событий — точно так же, как Путин предложил подход, позволяющий одновременно записать в «герои» и «союзники» православное духовенство, белых офицеров и сталинских чекистов.
Помимо путинской версии истории России существуют и другие, также претендующие на универсальность. Например, одна из условно «националистических» версий описывает Россию как европейскую страну, в чем-то отставшую от общего развития Европы из-за того, что русские люди никогда не были хозяевами на собственной земле. Эта версия, с одной стороны, перекликается с концепцией «внутренней колонизации» Александра Эткинда, а с другой — с идеей о необходимости построения «политической нации», популярной на Украине. Существенными ее недостатками являются дискуссионность самого понятия «русский» (по культуре? по вере? по крови?) и наличие на территории современной России большого количества других народов с иной национальной идентичностью.
Другая версия российской истории — «либеральная». Она во многом опирается на идею о сходстве советского и нацистского режимов («тоталитаризм») и в практическом смысле предлагает применить в России стратегии и практики «денацификации». Почему этот подход не мог быть принят жителями России, обсуждалось достаточно активно — но в любом случае в итоге случившегося в 90-е эта версия почти полностью лишилась кредита доверия у россиян.
Существуют и другие, более маргинальные исторические концепции, которые должны быть осознаны, осмыслены и включены в работу. Не следует считать, что «национализм» и «либерализм» обязательно будут противопоставлены друг другу, — скорее всего, у различных способов описания истории России удастся найти какие-то точки пересечения. Вполне возможно, что и в путинском подходе найдется что-то, пригодное для построения новой России.
IV.
Как и кем может быть выработана эта концепция? Мне представляется, что вряд ли эту работу смогут и захотят возглавить «чистые»историки. В конце концов, хороший историк старается избегать излишней идеологизированности. Вместе с тем анализ существующих исторических материалов может быть осуществлен социологами, психологами, политологами и представителями других гуманитарных наук. В том, что касается окончательных формулировок ценностей, будут незаменимы маркетологи, журналисты и даже деятели искусства.
Было бы утопично предположить, что для решения задачи все эти люди должны собраться вместе, образовать рабочую группу и приступить к деятельному труду. Все подобные попытки за последние 25 лет оканчивались ничем. И ни в России, ни за рубежом не видно ни желания, ни возможностей их повторять.
При этом можно кратко наметить основные направления работ, которые могут уже сегодня делать небольшие научные коллективы или просто заинтересованные специалисты.
Так, на первом этапе могут быть проанализированы:
— успешные случаи «создания новой истории» в других странах;
— существующие концепции российской истории (некоторые могут сегодня выглядеть маргинальными, а завтра окажутся мейнстримом);
— социологические данные, позволяющие лучше определить ценности, близкие жителям России, а также потенциальных новых героев;
— подбор и обсуждение кандидатов в «новые герои»;
— персоны, которые олицетворяли бы верность тем или иным ценностям, представляющимся важными.
Хорошим примером работы, суммирующей несколько из перечисленных пунктов, могло бы стать создание альтернативных «историй»: вместо привычной «Истории государства Российского» можно писать истории регионов, профессий и так далее. Мне кажется, что книги типа «История предпринимательства в России», «История корейцев в России», «История Костромской области» или «История приусадебных участков» могли бы легко найти своего читателя как в профессиональной среде, так и в широких кругах интересующихся историей России.
К перечисленным выше задачам можно добавить ряд последующих маркетологических действий, таких как:
— определение основных групп населения, сегментов целевых аудиторий, на которые мы хотим ориентироваться в нашей работе;
— выделение главных каналов коммуникации, которые можно использовать сегодня (и которые можно будет использовать после окончания путинского правления);
— обкатка тех или иных тезисов на фокус-группах, корректировка месседжей и персоналий на основе полученных результатов.
Впрочем, я не очень уверен, что в ближайшее время удастся выполнить эти маркетологические работы. В любом случае, не следует предполагать, что при сохранении господствующего идеологического вектора будет возможность широко распространить свою версию истории России.
Поэтому главной целью являются именно подготовка, корректировка и обкатка этой версии, для того чтобы она могла быть успешно применена в постпутинской России. Как я уже отметил ранее, возможность осознания и/или конструирования общих ценностей в этой ситуации будет являться одним из условий успешного развития страны.
