Вот я в эти недели выступаю в разных аудиториях здесь, в Америке. Люди бывают разные. То говорю перед студентами провинциального университета, то перед пожилыми соотечественниками, привыкшими собираться в городской библиотеке чаще на концерты гастролирующих ветеранов «Аншлага», то перед почтенными леди и джентльменами старейшего клуба мормонской Юты, то перед коллегами из знаменитого политологического тинк-тэнка ровно на полпути между Капитолием и Белым домом.
И о чем ни говорю, все сбиваюсь на один и тот же сюжет. Каждый раз рано или поздно съезжаю на мотив «имитационной демократии» в России.
Тут, в Штатах, в последние месяцы слово «фейк» стало очень, очень широко употребительным. Но обозначают им часто события, явления и суждения, вовсе такого наименования не заслуживающие. Это мне, например, хорошо видно: кому еще судить об имитациях, суррогатах, чучелах и фейках как основе государственного устройства целой страны, если не приезжему из России?
Это чем-то похоже на комическую ситуацию минувшего сентября, когда участники здешних президентских гонок заговорили про предстоящие «фальсификации и злоупотребления на выборах». А тут Гарри Каспаров написал и опубликовал в The New York Times очень хорошую (правда очень хорошую) статью о том, какие они, фальсификации и злоупотребления на выборах, в самом деле бывают. Просто перечислил кое-что из недавнего российского репертуара. С живописными «кейсами», как тут любят. Многие были сильно впечатлены.
Так что если кто интересуется фейками — спросите у нас, как они выглядят вблизи. Спелый, румяный, налитой соком фейк в вашем политическом климате как следует-то и не вызревает. То ли дело у нас, в прохладной Московии.
Вот и сижу, перечисляю.
Напоминаю, что официальное название российского государства по-прежнему звучит как «Российская Федерация». А по правде говоря, федеративного в нем… ну, вы понимаете.
Рассказываю, как выглядят голосования, организуемые в России ежегодно, — то на президентском, то на думском, то на губернаторском, то на каком-нибудь регионально-муниципальном уровне, — и пытаюсь втолковать, чем голосования, собственно, отличаются от выборов и почему выборами в действительности не являются. Втолковывается, впрочем, легко, с двух-трех ярких примеров.
Про российский суд, конечно, тоже очень убедительно выходит — если нужно показать, как выглядит имитация властного института и его независимости от других властей. Говорить в Соединенных Штатах про независимость суда — это просто какой-то праздник оратора. Нет ничего проще и ближе аудитории. Вот именно сейчас особенно. Слушатели каждое слово воспринимают фактически как личный комплимент.
Ну и имитация независимости и «неподконтрольности государству» прессы тоже очень удобно демонстрируется на российских образцах. Иногда только приходится немного притормозить, объясняя, кто такие Ковальчуки, Усманов, Мамут, при чем здесь «Газпром». Но в целом схема «взятия на передержку» какой-нибудь медиагруппы, газеты или телеканала — такой простой вариант политического фейка, что не приходится особенно мудрить, и так всё на поверхности. Полируешь разве что потом примером с «Дождем» и внезапной утратой к нему «коммерческого интереса» со стороны одновременно десятков разных кабельных и спутниковых провайдеров. Или, в крайнем случае, еще смешной историей со специально назначенной новой директрисой «Эха Москвы», технично и эффективно превратившей радиостанцию, до того двадцать три года подряд успешно сводившую концы с концами и вполне стоявшую на ногах, в безнадежно убыточную всего за один год менеджерских усилий. Тут уж и последний двоечник с задней парты благополучно въезжает, о чем это.
Ну да, в общем, все всё поняли: российская политическая система — механизм, весь состоящий из хорошо притертых друг к другу колесиков лжи. Тщательно, щедро смазанных при этом тремя полезными для гладкого вранья этико-социальными субстанциями: трусостью, жадностью и холуйством.
Все согласны? А о чем тут спорить?
Потом начинаются вопросы, и дело становится сложнее. Особенно когда просят объяснить происхождение этого важного цивилизационного наследия.
Дескать, вас всех там кто этому учил? Когда? При каких обстоятельствах? Вы все там, в России, как в себе вырабатывали этот навык?
Вас чем воспитывали?
Это надо уже гораздо дольше объяснять. Надо им тут уже какие-то даты, имена, обстоятельства. Надо привязывать новое для них — к известному, хрестоматийному. Надо им растолковывать, что есть в мировой истории некоторый массив сведений, который так для них для всех и остался «по ту сторону». Ну, где-то на дальнем конце смутно припоминаемого ими Варшавского договора. За мутным занавесом.
«Кажется, — спрашивают, — у вас была какая-то катастрофа? А?»
В смысле, холокост? А, нет. Не холокост, но примерно в это время? Внутри страны? Без всякой оккупации? Вери интрестинг…
Тогда я говорю: нет, погодите. Минутку терпения. Я вам сейчас покажу один документ. Это самый главный документ в истории моей Родины. В нем все, что мы обсуждаем, и сошлось к одной точке. От него, как от печки, надо танцевать во всех объяснениях.
Причем это типовой документ. Но у меня есть два образца. Они самостоятельны, но фактически связаны между собой.
Смотрите, я вам покажу. Сюда, пожалуйста. Обратите внимание.
Документ называется «Форма №2»: желтая картонка, лицо и оборот, аккуратная коричневатая надпечатка. И вписано в нужные места выверенным, оттренированным писарским почерком. Видите?
Вот.
Это один документ. Лицо.
И оборот.
А теперь второй такой же. Лицо.
И оборот.
Почитайте внимательно. Медленно почитайте строчку за строчкой. Там же совсем немного. Просто линейки широко расставлены, а слов, в сущности, мало. Они практически одинаковые, но обязательно надо прочесть оба. Иначе многое остается непонятным.
И это очень важные исторические бумаги, я повторяю. Может быть, самые важные.
Обе составлены в августе 1957 года. То есть это уже почти через полтора года после знаменитого XX съезда. Вы, конечно, читали про XX съезд? Хрущев? Оттепель? Улавливаете? Всем всё про «культ личности» уже рассказали, и про «перегибы на местах», и про «искажения социалистической законности», и про «некоторые особенности внесудебного порядка вынесения приговоров». То есть на момент составления этих документов все были в курсе всего.
Но машина, как видите, все работала. И вообще — в смысле системы во всей ее целости, и в частности — на отдельных участках политического «производства».
Вот эта конкретная мельница молола, в сущности, с августа 1945 года, когда начальник 1 спецотдела НКВД СССР полковник А.С. Кузнецов составил и отправил по назначению свою докладную записку на имя народного комиссара внутренних дел СССР Л.П. Берии.
«Согласно существующему порядку, — доносил там до сведения кого следует подполковник Кузнецов, — при выдаче справок о лицах, осужденных к высшей мере наказания бывшими тройками НКВД–УНКВД, Военной коллегией Верховного Суда СССР с применением закона от 1 декабря 1934 года и в особом порядке, указывается, что эти лица осуждены к лишению свободы на 10 лет с конфискацией имущества и для отбытия наказания отправлены в лагери с особым режимом с лишением права переписки и передач.
В связи с истечением десятилетнего срока в приемные НКВД–УНКВД поступают многочисленные заявления граждан о выдаче справок о местонахождении их близких родственников, осужденных названным выше порядком…»
Мы же все слыхали про «десять лет без права переписки»? Это оно и есть. Дальше.
Несколькими строками ниже подполковник Кузнецов предложил простое и эффективное решение обнаруженной им проблемы этих самых истекших «десяти лет»: всем врать.
Просто врать. Но врать в абсолютно всех случаях, и врать одинаково, по образцу. Потому что вранье тоже порядок любит, а как же.
Сотрудница «Мемориала» Ирина Островская еще пять лет назад описала в «Новой газете» блистательную судьбу этой докладной записки. Проследила, как она превращалась в могучую совершенно секретную Директиву КГБ при Совете министров СССР под названием «О порядке ответов на запросы граждан о судьбе осужденных к высшей мере наказания в 30-е годы», изданную 24 августа 1955 года.
Документ впервые был полностью опубликован в «мемориальской» газете «Аспект» в сентябре 1994 года (вот он на сайте Фонда А.Н. Яковлева).
Так что в принципе все это не новость. Никакого открытия. Никакой сенсации. Хорошо изученный факт отечественной истории.
Но вот эти две желтых бумаги. Так она крутилась, мельница. И на каждом своем обороте выдавала еще одну «Форму №2».
Видите, в верхней части оборотной стороны каждого из наших двух суперважных документов как раз на эту Директиву КГБ ссылка.
В Директиве было сказано так:
«Устанавливается следующий порядок рассмотрения заявлений граждан с запросами о судьбе лиц, осужденных к ВМН бывш. Коллегией ОГПУ, тройками ПП ОГПУ и НКВД–УНКВД, Особым совещанием при НКВД СССР, а также Военной Коллегией Верховного Суда СССР по делам, расследование по которым производилось органами госбезопасности:
1. На запросы граждан о судьбе осужденных за контрреволюционную деятельность к ВМН бывш. Коллегией ОГПУ, тройками ПП ОГПУ и НКВД–УНКВД и Особым совещанием при НКВД СССР органы КГБ сообщают устно, что осужденные были приговорены к 10 годам ИТЛ и умерли в местах заключения.
Такие ответы, как правило, даются только членам семьи осужденного: родителям, жене-мужу, детям, братьям-сестрам…»
Устно. Видите? Устно велено сообщать. Не оставляя следа.
И потом еще разъяснение:
«…4. Указания ЗАГСам о регистрации смерти осужденных даются органами КГБ через управления милиции. В них сообщаются: фамилия, имя, отчество, год рождения и дата смерти осужденного (определяется в пределах десяти лет со дня его ареста), причина смерти (приблизительная) и место жительства осужденного до ареста…»
Понятно вам? Дата смерти — в пределах 10 лет. Любая. Но ошибиться нельзя было: 10 лет с даты приговора, не раньше и не позже. А причина — «приблизительная». То есть выдуманная.
Вот это я выяснял отдельно у знающих людей в «Мемориале»: были ли справочники, таблицы? То есть были ли какие-то формулы, по которым можно было выбрать воображаемую дату смерти давно расстрелянного человека, чтобы сообщить, как сказано, «родителям, жене-мужу, детям, братьям-сестрам»? Или можно было прямо из головы выдумать любую?
И точно так же: были ли справочники рекомендованных диагнозов? Ну, ведь не все же работники органов КГБ одинаково хорошо владеют медицинской терминологией. Кто-то возьмет и напишет: «от грудной жабы умер», — а так ведь давно и не говорят настоящие советские врачи. Или, там, возьмет и ляпнет: «от стригущего лишая», мол. Или от ворогуши, гнетеницы, чревного запора, кумохи, обкладки, змеиного пострела, сухих крыльев. Мало ли как где какой недуг звался. А нужно же по науке, верно?
Нет, говорят мне. Таблиц и справочников никаких не было. Так выдумывали, сами.
И вот, представьте себе, сидит старший оперуполномоченный учетно-архивного отдела УКГБ при СМ СССР по Молотовской области — это теперь опять Пермь, — старший лейтенант Кузнецов (это другой Кузнецов, не тот, что записку Берии писал, просто однофамилец, в России вообще много Кузнецовых). Так вот, сидит Кузнецов и пишет в специальном бланке по «Форме №2», что́ именно, он ПОЛАГАЛ БЫ, следует в данном конкретном случае врать.
Вот это «ПОЛАГАЛ БЫ»!
Кто это выдумал, кстати? Тут виден класс аппаратной работы, как теперь сказали бы. Высшая штабная школа, тонкое мастерство. Это с далеких царских времен так должно было быть заведено: «полагал бы». Красота какая…
Так вот, он пишет, что про Шаблова Антона Викентьевича, техника-конструктора в горкомхозе, на самом деле расстрелянного 23 октября 1937 года — он ПОЛАГАЛ БЫ, — следует сказать его сестре, Ждановой Нине Викентьевне, что тот умер 26 декабря 1946 года от заворота кишок. Да, от заворота кишок хорошо будет, правильно.
А про его мать, Шаблову Викторию Эдуардовну, домохозяйку, в действительности расстрелянную в один день с сыном, тоже 23 октября 1937 года, надо сообщить, — ПОЛАГАЛ БЫ Кузнецов, — что та умерла 19 июля 1940 года от паралича сердца.
Ну, логично же? Наверное, Антон-то Шаблов поздоровее был, чем мать его Виктория? Вот он и умер на шесть лет позже. Причем, видать, поел чего-то не того — вот от заворота кишок и… А Виктория субтильная была, долго не протянула — до 40-го года только. Ну и от сердца померла. От сердца как не помереть? Известное дело ж…
Так он, старший лейтенант Кузнецов, полагал бы. Так он и вывел дивными своими писарскими буковками.
А начальник того же Управления КГБ подполковник Забабуров с ним согласился. Прочел, задумался на минуту, прикинул две даты, два диагноза и решил: ну, годится, что там. И подписал.
Эти две бумаги прислала мне моя знакомая по имени Елена Т. Она недавно решила, что надо ей собрать в архиве документы, чтоб подать заявку в «Последний адрес» и попросить поставить деду и прабабке два памятных знака на доме, где они жили в Перми, на улице Разгуляйской, 29.
Теперь этот адрес называется по другому: улица Достоевского, дом 1. Того старого дома больше нет, но на его месте построен другой. Вот на нем в минувшем июне повесили две таблички: «Здесь был дом, где жил…» Имена, профессии, даты рождения, ареста, расстрела, реабилитации. Даты написали настоящие — вот из этой самой бумаги, которую старший лейтенант Кузнецов составлял. Тут подробности про Шабловых.
Елена прислала бумаги мне. А я их читаю, читаю. Сколько раз уже, а все не могу отцепиться от них: каждый раз нахожу что-то новое.
Это только две. А вообще-то таких, точно таких бумаг — сотни тысяч. И на каждой эти слова: «полагал бы».
Вы спрашивали, откуда навык? Как целая страна научилась врать и верить, врать и верить, врать и верить?
Ну, вот так.
