В воскресенье случился скандал. В матче чемпионата по хоккею с мячом, в котором определялась разбивка стартовых пар в плей-офф, встречались архангельский «Водник», которому, по стечению турнирной судьбы, выгоднее было бы проиграть, и иркутский «Байкал», практически лишенный турнирной мотивации. Первый тайм команды пинали мяч по льду, не особо стараясь изобразить спортивный энтузиазм. В середине второго игрок «Водника» Олег Пивоваров забил гол в свои ворота, а затем, не оставив у соперника сомнений в своих намерениях, устроил еще два автогола. «Байкал» взял тайм-аут, игроки посовещались и, вернувшись на лед, стали играть так же: за оставшиеся минуты команды забили 20 голов, хозяева смогли проиграть 9–11.
Скандал стал скандалом не сам по себе — весь мир договорился, что хоккеисты повели себя отвратительно и их стоит наказать, дисциплинарный комитет Федерации хоккея с мячом объявил переигровку на нейтральном поле, главный тренер сборной сказал, что игрок Пивоваров спятил, Министерство спорта разыскивает руководство «Водника», куда-то со страху запропастившееся. Если вбить в поисковую строку Google слова «позор русского хоккея», то первой ссылкой будет матч в Архангельске, а не, скажем, восемь голов, забитых Путиным на матче любительской хоккейной лиги. В общем, несчастных хоккеистов винят во всех смертных грехах. И это неправильно. Мало того что они не сделали ничего плохого, так еще и попытка их наказать принесет хоккею с мячом больше вреда, чем пользы.
Оба эти тезиса, впрочем, требуют разъяснений.
Спортивная борьба и соревновательный дух
Хоккей с мячом — трудная игра. Игры проходят на севере и востоке, как правило, в холодное время года, температура на матчах опускается до минус сорока. Игроки вынуждены летать на гостевые матчи через полстраны и едва ли бизнес-классом; чтобы понять, сколько получает игрок Пивоваров, достаточно попытаться вспомнить, когда вы последний раз видели его фотографию (не говоря о том, чтобы живьем). Немногочисленные зрители, вынужденные еще и сидеть все время матча, греются чем могут. Эта социальная реальность: перелеты Архангельск–Иркутск и Ульяновск–Кемерово, унты и водка, разлитая в термосы, — находит отражение даже в писаных правилах хоккея с мячом. Одно из них гласит, что «судья вправе не разрешить игроку участвовать в матче, если, по мнению судьи, состояние игрока таково, что он не должен участвовать в матче» (стоит ли раскрывать смысл этого эвфемизма). Другое звучит так: «Если постороннее лицо, не имеющее отношения к игре, пытается препятствовать тому, чтобы мяч пересек линию ворот, и ему это не удается, то судья может засчитать гол, если он убежден, что несанкционированное поведение указанного лица не повлияло на ситуацию». Даже появление на поле разогревшихся болельщиков не приводит к остановке игры.
Несмотря на все препятствия, перелеты, морозы и пьяных болельщиков, хоккеисты честно играют матчи от начала до конца и поддерживают ту самую спортивную борьбу, которая наравне с «соблюдением норм поведения, морали и этики» вменяется регламентом им в обязанность. Спортивная борьба состоит, конечно, не в том, чтобы изображать последнее издыхание и вырывать зубами победу в каждом матче, а в том, чтобы выиграть чемпионат. И если для этого требуется пользоваться стратегическими соображениями, а не только клюшками, тем интереснее игра.
Никого не удивляет, что в настоящем, популярном хоккее есть целое признанное амплуа, порожденное необходимостью регулярно избивать противников на льду. Было бы лицемерием считать, что молотить оппонента о бортик — это спортивная борьба, а включить мозги и стратегически проиграть — ее отсутствие. В этой позиции есть неприкрытая объектификация спортсменов. Заколотить 11 мячей в собственные ворота — поступок, требующий несравненно большего мужества, чем побить человека. Но есть и другое, куда более важное соображение: дизайн спортивных соревнований неизбежно предполагает ситуации, когда команде выгодно не переусердствовать в конкретном матче. Это происходит даже в таких популярных и тщательно продуманных соревнованиях, как чемпионаты мира по футболу. В 1982 году на ЧМ в Испании оказалось, что если Германия сыграет с Австрией 1:0 или 2:0, то обе команды гарантированно пройдут в стадию playoff. Немцы ожидаемо забили на 10 минуте, а затем 22 футболиста, включая прославленного Карла-Хайнца Румменигге, восемьдесят минут устраивали представление, которое вошло в историю под названием «Хихонское позорище» и «Аншлюс». Тогда ФИФА изменила правила, чтобы решающие матчи группового этапа начинались одновременно.
Если командам будет запрещено проигрывать в последнем матче сезона, это приведет всего лишь к тому, что они начнут потихоньку отлынивать от спортивной борьбы заранее, и вместо одного заведомо неинтересного матча получится полдюжины подозрительных. «Водник» поступил гораздо честнее, чем футболисты сборной Германии, и поступил так, руководствуясь не трусостью или корыстью, а настоящим соревновательным духом. Болельщики, приходящие на стадион в минус сорок градусов Цельсия, хотят от своей команды победы в чемпионате, а не мифического спортивного духа в рядовой игре не самого удачного сезона.
Джон Ролз играет в хоккей
Казус «Водника» интересен не тем, разумеется, что кто-нибудь радеет о хоккее с мячом, — таких людей даже в снежной России почти нет. Он зато ставит важные вопросы о том, как соотносятся писаные правила поведения, то есть формальные институты, и естественное человеческое желание, чтобы все было по справедливости. Часто эти стремления вступают друг с другом в противоречие.
Вот простой пример. Законодатель пишет закон, по которому некоторое деяние наказывается лишением свободы. Судья читает закон и применяет его в конкретном деле — осуждает подозреваемого на тюремный срок. Иногда — такое случается — осужденный человек оказывается невиновен. Можем ли мы на этом основании отменить закон? Можно ли оправдать существование нормы, которая хотя бы и редко, но заставляет страдать ни в чем не повинных людей? Мы все, конечно, совершенно свыклись с такими нормами — они и есть наше законодательство, — потому что руководствуемся утилитаристскими соображениями. В целом общество может рассчитывать на благоденствие, а граждане — на спокойствие и справедливость только тогда, когда некоторые действия ставятся вне закона. Можно смириться с тем, что иногда хорошие правила приводят к несправедливому результату, поскольку само существование правил — уважаемых и неизменных — есть большое благо. Но у этой логики есть и обратная сторона, совершенно очевидная. Если постоянство правил — общественное благо, и отказываться от него нельзя даже в том случае, когда страдает невиновный, то тем более мы не можем их нарушать ради того, чтобы виновный не ушел от возмездия.
Создающий институты законодатель, писал философ Джон Ролз, смотрит в будущее — то есть мыслит справедливое общественное устройство. Выносящий приговор судья обращен в прошлое, ему интересны только обстоятельства дела. Это разделение ролей имеет не инструментальный смысл; стоит от него отказаться, и все наши институты повиснут в воздухе. Если правила меняются на ходу ради ретрибутивных целей (наказания виноватого любой ценой), то самая идея правила и все общественное благо, которое оно производит, обращаются в пыль. Единственное оправдание существования правил — в противовес моральной интуиции — состоит в том, что они постоянны, предсказуемы и хорошо известны тем, чье поведение призваны регулировать. В этом смысле любимая прокурорами формула о незнании законов, которое не освобождает от ответственности, небезупречна: хороший закон должен быть понятен и знаем второкласснику.
Характерно, что в правилах хоккея с мячом нет статьи, имеющей отношение к архангельскому инциденту. Команды не нарушили ни одной буквы писаного регламента соревнований, который столь безыскусен, что даже не различает явным образом голы, забитые в свои и чужие ворота (грамматически подкованный марсианин, прочитавший правила бенди, присудил бы победу в давешнем матче именно «Воднику» — хозяева забили на два гола больше). Чтобы назначить переигровку, дисциплинарному комитету пришлось воспользоваться пунктом правил, позволяющих сделать это совершенно волюнтаристски, в случае непредвиденных обстоятельств. Чрезвычайные полномочия, которыми воспользовалась Федерация, выполняют ту же самую функцию, что и нарочитое нарушение закона: они приносят постоянство правил игры в жертву единоразовому восстановлению справедливости. Перед нами в одном лице — судья, вглядывающийся в будущее, и законодатель, обращенный в прошлое. Министр спорта Колобков (есть, оказывается, такой человек) сказал по следам матча, что «все, кто участвовал в этом цирке, должны понести заслуженное наказание, чтобы впредь такого не повторилось». Чтобы впредь такого не повторилось, надо научиться писать правила, а не нарушать их.
История необычного матча разошлась по Сети с комментариями в духе «все, что нужно знать о русском спорте». С комментаторами трудно не согласиться: не будет спорта в стране, в которой спортсмены не могут желать победы в соревнованиях, законодатели не должны ясно формулировать правила, а судьи — беспристрастно их применять. Спорт тем и лучше всего остального, что в нем есть правила и нет справедливости.
