Директор школы, в которой когда-то училась моя старая знакомая, любил время от времени по самым разнообразным поводам повторять: «Для вас, ребята, у нас есть школы, тюрьмы, лагеря и другие исправительные учреждения. А для особо отличившихся — расстрел». При этом, уверяла моя знакомая, он был вполне добродушным и даже добрым человеком, а таким странным манером он просто шутил.
Но в этом черноватом директорском юморе есть много суровой правды.
Слово «школа» часто употребляют в переносном значении. Например, «тюрьма — это школа жизни». В этом смысле можно смело сказать, что школа — это тоже школа жизни. Как тюрьма, как армия, как все остальное…
Учит ли школа? Учит. Но учит, в основном, не тому, чему она вроде бы призвана учить. У меня есть стойкое убеждение, что все, что я знаю и понимаю в этой жизни, я знаю и понимаю не благодаря школьным урокам, а скорее вопреки им. Скорее всего, это не так. Но от этого ощущения избавиться невозможно.
А что остается от школы? Что навсегда осело в подвалах и чуланах нашей чувственной памяти?
О, много чего!
Запах краски и свежей побелки в сентябре и книжной пыли в мае. Голодный обморок в третьей четверти третьего класса и острое алкогольное отравление на выпускном вечере.
А разве забудешь о неизвестно откуда взявшейся, видной отовсюду огромной коварной дыре на самом интересном месте тренировочных штанов? Забудешь разве тот памятный урок физкультуры? Забудешь разве и этот смех, и эту скуку?
Забудешь разве о том, как однажды не иначе как сам дьявол распорядился твоей правой ногой. Конечно, дьявол! А чем еще объяснить, что ты вдруг зачем-то взял и подставил ножку стремительно и неловко мчавшейся по коридору толстой англичанке Анне Павловне по прозвищу «Половник», и она упала, выронив классный журнал? И уж не тот ли самый дьявол и по сей день заставляет твой лоб покрываться холодным потом всякий раз, как ты об этом вспоминаешь? А не вспоминать никак не получается.
Помни, дружок, помни! А что ж еще-то помнить? Не бином же Ньютона! Не формулу же бензола! Не правило же правой руки! Не луч же света в темном царстве! Не «жи» же «ши» через «и»!
Что снится нам всю послешкольную жизнь? Нам снится, что вот нам, уже таким, какие мы есть, со всеми своими дипломами и степенями, вдруг по какой-то непонятной причине совершенно необходимо сдать химию за девятый класс. А где ее взять, эту инфернальную химию? Не в голове же!
А еще нам снятся слова: «Ведь можешь, если захочешь». И это в лучшем случае. Но куда чаще: «Выйди и зайди как следует!» Или: «Завтра в школу с родителями». С каким же облегчением мы просыпаемся!
Каждое первое сентября всех пяти лет моей учебы (я учился в пединституте) деканша, открывая общее собрание факультета, свое выступление начинала так: «Учитель!» — произносила она с некоторой хорошо отрепетированной мечтательностью и делала риторическую паузу. «Учитель! — Повторяла она уже чуть тверже и торжественнее. — Слово-то какое!»
Ну, слово. Обычное слово. Учителями были Лао-Цзы, Иисус из Назарета, пророк Мохаммед, учительница Александра Николаевна, которая в моем сочинении на тему «Как я провел выходной день» исправила слово «аттракцион» на «антракцион». Много было разных замечательных учителей в нашей и не в нашей жизни.
«Школьные годы чудесные», — пелось и продолжает петься в широко известном вальсе.
Чудесные — а что, нет, что ли?
Сидишь ты, допустим, в классе, ждешь спасительного звонка, рассматриваешь во всех подробностях камею на коричневом платье Надежды Федоровны. А еще лучше — давным-давно проткнутую указкой дыру в географической карте, как раз посреди озера Чад. Что там за этим помятым плоским миром? Какие тайные ходы?
Тут же вспоминается, конечно, Буратино и старый советский кинофильм про него. Там была трогательная, исполненная детским хором песенка про далекую заветную страну, где всем хорошо. Была там и строчка про то, что «и дети там учатся в школе».
И вот ты видишь, как дурачок Буратино через потайную дверцу в каморке старого Карло, через длинный и извилистый тайный ход, чихая от пыли и задевая за паутины, пробирается прямо в мой класс, и уже вот-вот его острый нос проткнет географическую карту с той, с невидимой стороны. Но уже не там, где озеро Чад, а где-нибудь в другом месте, там, например, где Волга впадает в Каспийское море.
Твои фантазии прерывает долгожданный звонок. Но он, как было многократно сказано, не для тебя. Он, как тебе давно известно, для учителя. И не спрашивай, по ком он звонит, этот звонок. Потом узнаешь. Или не узнаешь.
