Сегодня я прочел пост (по-русски мы бы сказали «стишок») Скотта Розенберга — сценариста, когда-то начавшего свою карьеру в Miramax. Это очень хороший, честный, искренний и нелицемерный текст. Скотт вспоминает, как классно было быть частью команды Miramax и как ему теперь стыдно перед жертвами Харви, потому что — и это рефрен — «everybody-fucking-knew» («все, блядь, знали»).
And do you know how I am sure this is true?
Because I was there.
And I saw you.
And I talked about it with you.
<...>
God help me, I was there with you.
Again, maybe we didn’t know the degree.
The magnitude of the awfulness.
Not the rapes.
Not the shoving against the wall.
Not the potted-plant fucking.
But we knew something.
We knew something was bubbling under.
Something odious.
Something rotten.
But...
В вольном переводе на русский: я знаю об этом, потому что был там с вами и мы все, блядь, знали, хотя не представляли масштаба. Не знали про изнасилования, но кое-что знали. Что-то внутри булькало, и иногда мы чувствовали вонь.
А сейчас я хочу ненадолго забыть про Харви Вайнштейна — потому что стихотворение Скотта Розенберга напомнило мне целый пласт текстов о том, что мы были молоды и счастливы, мы не знали о том, какие страшные вещи происходили рядом, но — добавляют самые честные — мы все, блядь, знали.
Знакомые слова, правда? Так говорили миллионы людей, невольно оказавшихся частью порочных политических систем ХХ века. И поэтому мне кажется, что имеет смысл вспомнить то, что поняли про эти системы те, кто их внимательно изучал.
Когда страшная правда становится известна, первым желанием оказывается разделить всех на жертв и палачей (знаменитое ахматовское «та Россия, которая сидела, и та, которая сажала»). Это такая ясная картина! Однако, присмотревшись внимательнее, замечаешь, что кроме жертв и палачей есть еще и бенефициары системы — те, кто не писал доносов и не отправлял в лагеря, но, например, занимал место выбывших — получал квартиру арестованного, покупал у евреев картины дешевле рынка, развивал бизнес там, где мог бы быть бизнес тех, кто оказался жертвой.
Бенефициары системы — это как раз те люди, которые fucking-knew.
Сначала кажется, что все по-прежнему просто: бенефициары относятся к какой-то привилегированной группе (скажем, они не-евреи и не-геи в Третьем Рейхе, белые на американском юге, выходцы из бедноты в СССР) — а потом выясняется, что нет, бенефициары могут быть и из репрессируемых групп. Были евреи и геи, которые сотрудничали с нацистами, были афроамериканцы, которые умели играть по правилам, были русские дворяне, ставшие на службу новой власти и многое от нее получившие.
И, наконец, становится ясно — и это самое тяжелое знание — что жертвы тоже могли быть бенефициарами, не переставая быть жертвами. Кто-то всю жизнь голосовал «за», но заботился о жене арестованного брата. Кто-то делал бизнес с нацистами, а на часть прибыли выкупал евреев. Кого-то посадили, а через два года выпустили, и дальше он работал на эту власть и работал так хорошо, что получал недоступные другим привилегии.
И вот тут мы замираем в растерянности. Очень легко осудить палачей. Довольно просто осудить бенефициаров преступлений и неравенства. Но что делать с жертвами, которые сами в той или иной степени были бенефициарами?
Это одна из самых страшных вещей, которые мы узнали, анализируя порочные политические и социальные системы: они устроены так, что разрушают возможность вынести взвешенное этическое суждение. Имеем ли мы моральное право сказать: «эти люди — соучастники преступлений»? Уверены ли мы, что на их месте мы бы прятали евреев, голосовали «против» и отказались от бесплатной квартиры?
Желание сурово осудить всех бенефициаров заставляет вспомнить финал «Европы» Ларса фон Триера, когда от героя, приехавшего в послевоенную Германию, требуют взорвать пассажирский поезд. Там же невинные люди! — говорит он. В Германии нет невинных людей, — отвечают ему. Everybody-fucking-knew.
Он взрывает — и мне не кажется, что это то поведение, к которому нам всем надо стремиться. Потому что мы должны бороться с системой, а не с людьми — даже если эти люди были бенефициарами системы.
А теперь вернемся к грустной истории про харрасмент, насилие и Харви Вайнштейна.
Мы видим здесь описанные выше группы: насильника и тех, кто помогал ему в насилии; жертв насилия и харрасмента и, наконец, бенефициаров системы, которую построил Харви, — таких людей, как Скотт Розенберг.
Теперь мне стала яснее позиция Донны Каран, Линдси Лохан и некоторых русских актрис. Она, собственно, сводится к тому, что жертвы (или люди, относящиеся к той же социальной/гендерной группе, что и жертвы) тоже были бенефициарами этой системы.
То возмущение, с которым люди доброй воли встречают их слова, очень понятно: точно также встречали первые попытки обсуждать сотрудничество евреев с нацистами или, скажем, дружбу Бабеля с Ягодой. Я уже писал, что мысль о том, что жертва может одновременно являться бенефициаром системы, очень неприятна.
Я хотел бы избежать обсуждения персоналий, но в ситуации повторяющегося харрасмента и насилия можно описать сложный спектр поведения жертвы от «как ни в чем не бывало работать с этим человеком, получая от него подарки, деньги и промоушен своих новых работ» до «постараться минимизировать свое деловое и человеческое общение с насильником и постараться как можно скорее выйти из этой системы».
Очень важно при этом помнить, что мы не имеем морального права выносить этические суждения: мы не можем сказать «вот актриса Икс — сука, неплохо устроилась, а бедная актриса Игрек хлопнула дверью и все потеряла». Это та же история, что с любой порочной системой, — мы не внутри, мы снаружи, мы понятия не имеем, чтобы мы сделали бы на их месте. В этом и есть смысл запрета victim blaming’a — нельзя осуждать евреев Третьего Рейха, жителей Советского Союза и изнасилованных женщин.
К сожалению, и оправдывать их тоже нельзя — мы снаружи, мы сами не были жертвами, жертвы нас не уполномочили кого-то оправдывать. Возможно, актриса Игрек может сказать актрисе Икс: «Ты продолжала с ним работать, а я ушла и навсегда потеряла те шансы, которые у меня были» — но, скорее всего, она никогда не скажет этого публично.
Почему же я пишу об этом? Потому что умолчание о том, что жертва тоже может быть бенефициаром, подменяет задачу деконструкции системы задачей выявления виноватых, приводит к лицемерию и охоте на ведьм. И раздражение, которое это вызывает у внешнего наблюдателя, проявляется иногда в очень некорректной форме — например, когда русская актриса говорит «да это нормально, неважно, как ты получила роль, важно, что получила».
Нет, давайте все-таки скажем, что это ненормально. Порочная система, построенная на харрасменте, растлевает всех, включая потенциальных жертв. Поэтому мне кажется важно сосредоточиться не на выяснении степени вины участников, а на разрушении самой системы, основанной на харрасменте и коррупции.
С другой стороны, исторический опыт показывает, что сломать памятник-другой куда проще, чем полностью демонтировать систему.
