Книга Петра Авена «Время Березовского» — это почти 800 страниц интервью, которые он брал у очень разных людей. Мое знакомство с книгой началось с двух интервью-рецензий когда-то очень близкого Березовскому человека, Демьяна Кудрявцева — Глебу Мореву на Colta.ru и Алексею Венедиктову на «Эхе» — полемических.
Я люблю Демьяна и получил от рецензий специфическое удовольствие. Его тезисы в чистом виде, на мой взгляд, небесспорны. Демьян говорил, что книга, во-первых, замалчивает роль Березовского в важных событиях (наиболее яркий пример — это отсутствие истории Хасавюртовских соглашений), и, во-вторых, будучи созданной сегодня, в путинских условиях, не дает многим собеседникам Авена высказаться. Она фиксирует ситуацию недовысказывания, переводит ее в формулу, которую потом будет трудно переписать.
Относительно первого — это классический упрек к любой oral history, там всегда пропускается что-то важное по той причине, что у важного мало свидетелей и некому вспоминать. За вторым маячит опасение, что это если не последняя, то в любом случае очень важная книга и как в ней сказано, так и будет помниться. Но появление сильного высказывания чаще провоцирует появление следующих, чем закрывает им путь.
А удовольствие я получил потому, что Демьян настолько убедительно, замечательно, проговаривал свои спорные идеи, что их невозможно было не принять. И, кстати, Венедиктов, человек с очень скептическим умом, принял их настолько целиком, что через неделю публично повторил на презентации книги, уже прочитав ее — и в глаза Авену. Можно сказать, прочитал с голосом Демьяна в голове. В этой книге в разных интервью больше десяти раз повторяется, что Борис Березовский обладал способностью убеждать в чем угодно. Не знаю, научился ли этому Демьян у Березовского, но точно владеет этой способностью. Я читал с тем же голосом внутри.
И тем не менее это такая книжка, читая которую время от времени вскакиваешь и бегаешь по комнате. И хотя в ней 800 страниц, я прочитал залпом — за день. Авен, безусловно, человек поразительный — миллиардер, который не придумал идею, а решил сам всерьез выполнить рядовую журналистскую работу, вызывает даже не уважение, а некоторую оторопь. Это не только большой замысел, но и очень большой труд.
В книге есть русские черты в том смысле, что ее автор привык к медленному, долгому повествованию. Газетный редактор сократил бы ее впятеро. Новый сюжет, мысль, появляются не раз в абзац, а раз в десять-пятнадцать страниц, а то и больше. Смыслу дают долго повисеть в голове, пока глаза проскакивают следующие страницы. Но в другом отношении книга европейская — там нет окончательных ответов. Авен приходит к героям с группой подчеркнуто тривиальных установок — быть аморальным плохо, долги надо отдавать, советская жизнь была лживой, либерализм и демократия — это добро, девушки любят бриллианты — а они как-то на это реагируют. Власть автора над читателем полагается формой насилия и деконструируется позой банальности — как в образцовой заметке в New York Times.
Мы же знаем Петра Олеговича, а он еще приложил к книге свои статьи разных лет — на случай, если кто не знает. Это поза, а не суть Авена. И из-за этого то, что предъявляется, выглядит как-то специально недосказанным. Что необычно для 800-страничного труда.
Я не могу сказать по прочтении — Петр Олегович любил Березовского? Ненавидел? Восхищался им? Презирал? Ему больно, что Борис Абрамович умер? Важно, что это самоубийца?
И я не уверен, что он может сказать что-то кроме «и так, и так, не только, но и..», как в общем-то и принято в политкорректной публикации. Но все же в статье, а не в opus magnum.
Он очень настойчиво демонстрирует аморальность Березовского — начиная с не вполне заслуженной докторской степени по математике и не вполне доказанной спекуляции комплектами спального белья в Дагестане, продолжая вероломством, предательством, едва что ни заказными убийствами, бесконечными не возвращенными долгами и заканчивая неумеренным сексуальным темпераментом. На мой вкус, перебарщивает, и так акцентирует свое личное неприятие всего этого, будто думает, что мы про него можем заподозрить иное. Правда, быть может тут отражается представление об аудитории. Про Березовского так много писали и вещали, какой тот несусветный подлец, что, возможно, автор считает необходимым признать это, боясь что иначе «на пути к широкому читателю» его ждут упреки в необъективности.
Одновременно Авен подчеркивает бесконечную притягательность своего героя — слова «я был им очарован» повторяются в книге раз сорок. Березовский бесконечно умен, быстр, он чувствует собеседника, он с каждым говорит на его языке, он внимателен, воспитан, нежен, с ним невероятно интересно. Но на самом деле он не сочувствует, не способен ни к страданию, ни к состраданию. Он бесконечно очарователен и бесконечно равнодушен.
ОК, мы поняли, нам рисуют извод дьявола. Но дьявол — это же пучок сюжетов. Как меня искушал дьявол, как я был одержим дьяволом, как я победил дьявола. Но там даже нет сюжета, как Путин победил дьявола, хотя казалось бы — дьявол написал ему покаянное униженное письмо. Нет, вместо этого сам собой, из фабулы жизни Березовского, возникает сюжет о самоубийстве дьявола. Между нами говоря, этого не бывает. Есть классический сюжет о самоубийстве бога, а дьявол не может покончить с собой — это означало бы исчезновение зла как такового. Петру Олеговичу следовало бы как-то определиться, что делать с получившимся — или доводить дело до того, что после самоубийства дьявола у нас наступило царство божье (ну вот уж пятый срок как), или это было не самоубийство, или все же не дьявол. Иначе нарратив теряет убедительность, и живописание аморальности героя из проповеди превращается в бульварную литературу. История про то, как 60-летний старик, обидевшись на 20-летнюю любовницу, бросает в море ее кольцо, а потом нанимает отряд аквалангистов, чтобы его найти и не находит — это какой-то жестокий романс для исполнения в электричке. В жизни, конечно, все бывает, но что-то надо и вычеркивать.
Но это скорее личная проблема Авена — он недоопределяет свое отношение к герою, а отсюда ему трудно строить разговор. Большая же задача, которую он декларирует, — понять Березовского как героя времени. Почему состоялся, какие его качества были востребованы, в чем его необходимость, где он был эффективен, что было не востребовано, почему время закончилось и как он его не пережил. Получается классическая трагедия — завязка, кульминация, развязка, встал с эпохой, создал эпоху, ушел с эпохой.
Должен сказать, что если бы я поверил в искренность такой постановки, я бы ей удивился. Ну это же какой-то Гегель, историческая личность как проявление Мирового Духа. Или даже попроще, Белинский, типический герой в типических обстоятельствах. Или вообще «Борис Березовский как зеркало русской революции».
Я, честно сказать, не верю, что это всерьез. Но эта мыслительная фигура прекрасно выполняет роль маскировки. Получается, что Борис Березовский заперт в том — ушедшем — времени. Вопросы решены, их больше нет. Прошлое — прошло. Это способ обезопаситься то ли от Бориса Березовского, то ли от Владимира Путина, чтобы не было ощущения, что кто-то продолжает думать в том же направлении.
Почти все собеседники Авена принимают эту уютную позицию. Открыто не согласен Демьян Кудрявцев, да еще Анатолий Чубайс по поводу ряда вопросов говорит — это надо обсуждать отдельно. Проклятые вопросы — что важнее, «родина или свобода», скажем, — не лезут в прошлое, как не заталкивай, но хорошо, мы их оставим на потом, обсудим без Бориса Березовского. Но если у Березовского все это забрать, останется не вполне понятным, зачем его обсуждать?
Самая комканная часть книги — лондонская, Березовский в изгнании. Конечно, потому, что у Авена там мало собеседников. Но и потому, что если Березовский замкнут в своем времени, то время кончается его изгнанием из России. Ему больше нечего делать, и он несколько водевильно (особенно в изложении Сергея Доренко) доживает до самоубийства.
А если не замыкать…
Что делал Березовский в Лондоне? Он боролся с Путиным. И вообще-то главный вопрос к этой книге заключается в том, было ли это бессмысленным. Поскольку каждый, к кому он обращается, да и он сам в первую очередь, абсолютно, стопроцентно уверен, что это была бессмысленная, обреченная, жалкая возня, закончившаяся тем, что раздавленный безумный старик повесился.
Конечно, тут имеет значение вопрос, за что он, собственно, боролся. Против кого — понятно, а за что? И из-за этого с той же настойчивостью, с какой Авен выясняет, кому именно Березовский остался должен, он пытается выяснить, был ли Борис Березовский демократом, был ли он либералом, хотел ли он для России европейского пути и т.д. Мне-то кажется, что его уважение к Англии и прежде всего неадекватно высокая оценка британского правосудия дают некоторый ответ на этот вопрос. Но вот что интересно — в книге совсем никак не сопоставляется его борьба с Путиным со всей той оппозиционной реакцией, которую вызывает Владимир Владимирович вообще, и в России, и среди сотен тысяч эмигрировавших, и, так сказать, в международном контексте. Тут как, все подлинные либералы? Демократы? Западники? Насколько чисты и едины тут идеалы? А если нет, то чего ж тогда Бориса Березовского изолировать от остального процесса? Только потому, что у него с Путиным личная вендетта? Но для политиков личная борьба, и мне даже неудобно говорить такую банальность, не отделяется от политической как они не старались на всем протяжении человеческой истории.
Вообще-то в активе у Березовского в этой борьбе было побольше, чем у других. И миллиарды, и связи, и ум, и энергия, и бесстрашие, и решительность. Да и успехов у него не так уж мало. Мы легко можем проследить следы Березовского в Украине, в Белоруссии, в Киргизии, в Грузии — он сумел много где создать проблемы для режима. Серьезные проблемы. При ином раскладе Борис Березовский в Лондоне мог бы осмысляться как второе издание Герцена, который, правда, работает не столько пропагандой, сколько политтехнологиями, если не сказать спецоперациями. Об этом в книге — почти ни слова. А ведь в какой-то момент кажется, что внешняя политика путинской России строилась по докладам резидентуры о его активности — на противодействии его активности. Согласие голосов в этой книге поразительно примечательно. Они, даже не обговаривая этого специально, как само собой разумеющееся принимают, что борьба с Путиным — это бессмысленная трата денег и усилий и мелкая унизительная возня, способная сломать даже большого и талантливого человека.
Принято считать, что изменение режима в России возможно через конфликт элит. Но здесь возникает ощущение, что существенная часть проблематики этого изменения — демократия, либерализм, федерализм, партии — это все осталось в прошлом и бороться за нее элита полагает бессмысленной тратой средств. Все, что получилось, правильно или во всяком случае не может быть иначе. То, что в этой книге несколько ошарашивает, — отсутствие воли к осмыслению событий, странное даже для oral history. Как замечает в разговоре с Авеном Анатолий Чубайс, «мы маловаты по отношению к этой задаче». Из «эпохи Березовского» не рождается вопросов к нынешней. Но кстати тогда неясно, а с чего считать, что она закончилась? Не правильнее ли мыслить сегодняшний день как ее охвостье, ранний Альцгеймер, когда люди уже забывают, зачем жили, но еще не понимают, что начали забывать?
И вот в этой точке работает как раз западный политкорректный стандарт «воздержания от суждения». Книга не дает ответов и выводов, но очень провоцирует на то, чтобы ответить. Это большая книга. Она задевает. Конечно, с чем сравнивать, но на фоне принятого сегодня скудного осмысления происходящего это откровенно другое.
Как пример — там есть эпизод (в интервью с Юлием Дубовым), где применительно к сегодняшней ситуации обсуждается вопрос о том, читал ли Березовский Канта и понимает ли, что повторяет его аргументацию в пользу бытия божьего, хотя думает, что опирается на теорему Геделя о неполноте. Обсуждается, что называется, по делу, это встроено в координаты сегодняшних героям событий и действий. Я не могу представить себе контекста, в котором можно было бы вот так, по делу, обсудить вопрос о том, читали ли Канта Собчак или Навальный. То есть возможно, и вполне, что читали, особенно Ксения, но не понятно, зачем бы это могло быть обсуждено применительно к их действиям. Кант прискорбно мало высказался о коррупции, а что еще сегодня интересного-то?
Если они мелковаты, где взять покрупнее?
