Многие специалисты в области «экономики развития» полагают, что коррупция — действия в обход закона ради личной выгоды — имеет однозначно негативные последствия для экономики любой страны при любой ситуации. Transparency International считает ее искоренение своей главной задачей; многие крупные транснациональные корпорации ставят перед собой ту же цель, разрабатывая этические кодексы, запрещающие их работникам участвовать в деятельности, которая считается коррупционной, независимо от того, какие представления и обычаи на этот счет существуют в странах, где эти компании действуют. Всемирный банк сделал обуздание коррупции краеугольным камнем своих программ по совершенствованию государственного управления. Однозначно негативное отношении к коррупционной деятельности зачастую обосновывается утилитарными соображениями: считается, что коррупция, подрывая законность в стране, приводит к увеличению экономических издержек при ведении бизнеса, а значит, ограничивает продуктивную деятельность и инвестиции, что оборачивается отрицательными последствиями с точки зрения экономического роста и развития человека.
Если речь идет о ситуации, когда права личности и собственности эффективно защищаются законом, эти аргументы представляются логичными, но относятся ли они и к тем странам, где прочное верховенство закона не установлено и не соблюдается последовательно? Лефф (Leff 1964) и Хантингтон (Huntington 1968) предполагали, что коррупцию можно считать полезной заменой верховенства закона там, где оно развито слабо. Другими словами, выгоды от коррупционной деятельности — стоимость, создаваемая в результате дополнительных продуктивных трансакций, которые она позволяет осуществить, — могут превышать издержки. Такая ситуация наиболее вероятна, когда законные возможности для занятия бизнесом сильно ограничиваются. Остерфельд (Osterfeld 1992) предлагает разумный критерий для различения разных видов коррупции, которому мы и следуем в данной статье. Он делит коррупционную деятельность на две категории: ограничивающую экономические возможности и расширяющую их. Часто коррупция представляет собой «присвоение ренты», действия, ограничивающие экономическую активность — например, когда частные компании защищают себя от конкурентов с помощью государства. Но коррупция может приводить и к расширению масштабов экономической деятельности — в частности, когда граждане, подкупая чиновников, уклоняются от выполнения неразумных законов. Именно на этой основе строится, к примеру, теневая («неформальная») экономика.
Коррупционная деятельность порождает также косвенные преимущества или издержки, не связанные с конкретными актами коррупции, — например, в виде поддержки неэффективных производителей или принудительного перераспределения ресурсов в те сферы, где они не могут использоваться наиболее продуктивно (см.: Murphy, Schleifer, Vishny 1993). Подобные издержки могут превышать преимущества с точки зрения расширения экономической деятельности, возникающие на микроуровне в результате отдельных актов коррупции, а потому может получиться, что все такие акты ограничивают экономическую активность — даже те, что, казалось бы, ее стимулируют. Тем не менее убедительные эмпирические данные в пользу данного тезиса отсутствуют, а потому противоположная гипотеза — о том, что порой коррупция играет позитивную роль в народном хозяйстве — также имеет право на существование и заслуживает проверки. Главной целью настоящей статьи является анализ широкого спектра данных на страновом уровне, призванный прояснить вопрос о том, может ли коррупция в некоторых случаях способствовать экономическому росту в народном хозяйстве.
Основные результаты нашего исследования заключаются в том, что коррупция имеет значительные экономические эффекты, как ограничивающие рост, так и способствующие ему. Сравнительный масштаб этих двух эффектов зависит от степени соблюдения в стране законодательства о защите собственности. Когда эта защита слаба, коррупция на общенациональном уровне может существенным образом способствовать расширению экономической деятельности. Там же, где собственность защищается эффективно, главный экономический эффект коррупции носит ограничительный характер. В настоящей статье высказывается предположение, что в государствах с наиболее стабильной ситуацией негативные последствия коррупции превышают позитивные в 50–100 раз; здесь коррупционная деятельность в основном соответствует модели присвоения ренты. В таких случаях масштабные кампании по прямому искоренению коррупции следует считать полезными.
С другой стороны, в странах с неэффективной системой управления проявляются куда более значительные позитивные эффекты коррупции: примерно в 20% государств, охваченных нашим исследованием, положительные экономические последствия коррупции по объему составляют более 20% от ограничительных, а в 12 странах первые даже превышают последние. Эти данные подтверждают гипотезу о том, что многие виды коррупционной деятельности служат заменителем отсутствующих или неудачных законов. Подобные результаты позволяют предположить: когда коррупция в масштабах страны способствует росту, прямые кампании против нее могут встретить ожесточенное сопротивление и обернуться дорогостоящим противоборством. В этих обстоятельствах более уместной представляется задача фундаментального улучшения государственных институтов.
Коррупция и экономическое благосостояние: аргументы и выводы
О проблеме воздействия коррупции на результативность экономики существует обширная научная литература. Многие из таких исследований касаются микроуровня — в них детализируются последствия актов коррупции; большинство из них связаны с отдельными эпизодами и случаями, на основе которых авторы приходят к выводу о негативном влиянии коррупции на экономическое благосостояние (De Soto 1989). Подобные исследования подтверждают интуитивное представление о вредном воздействии коррупции на экономическую эффективность.
Чой и Там (Choi, Thum 1998) утверждают, что у компаний может возникнуть стимул для организации своей деятельности неэффективным образом, чтобы свести к минимуму риски, связанные с будущими домогательствами коррумпированных чиновников (например, наладить производство на временной основе, чтобы его можно было в любой момент с легкостью свернуть). Свенссон (Svensson 2005) полагает, что фирмы могут прилагать немалые усилия для создания структур, специально предназначенных для работы с коррумпированными госслужащими. Кроме того, акты коррупции способны нанести ущерб существующему правопорядку, в результате чего доверие общества к власти снизится, и без того хрупкие институты ослабеют еще больше, а производство все активнее будет перемещаться в теневую экономику.
В других исследованиях — их несколько меньше — экономические последствия коррупции анализируются на уровне государства в целом (макроуровне) — именно такой подход мы берем на вооружение в данной статье. Важное исследование Мауро (Mauro 1995), построенное по принципу «поперечного среза», показывает, что коррупция приводит к сокращению инвестиций, а это в свою очередь отражается на темпах экономического роста. Однако используемый им индекс коррупции затрагивает рост объема ВВП лишь в том случае, если его значение находится на уровне 10%, тогда как более широкий критерий эффективности госаппарата (считается, что он обратно пропорционален уровню коррупции) обладает большим статистически значимым воздействием на объемы инвестиций, а не динамику ВВП. Свенссон (Svensson 2005) дополняет исследование Мауро более современными данными, однако ему не удалось найти какой-либо статистически значимой связи между экономическим ростом и коррупцией. Хотя его регрессионная модель указывает на негативную связь между коррупцией и экономическим ростом, переменная статистически не отличается от нуля, и этот результат не меняется даже после того, как он использует ряд пояснительных переменных, предлагаемых в литературе по проблемам экономического роста.
В трех докладах МВФ (Abed, Davoodi 2000; Leite, Weideman 1999; Tanzi, Davoodi 1997) утверждается, что коррупция оказывает негативное воздействие на рост объема ВВП на душу населения. Акчай (Akcay 2006) обнаруживает, что на страновом уровне зависимая переменная, измеряющая развитие человека (она содержит нагрузку объемом в одну треть на ВВП на душу населения в пересчете по паритету покупательной способности) испытывает негативное воздействие коррупции. Автор делает вывод, что его исследование «увеличивает список негативных последствий коррупции и показывает, что коррупция во всех ее аспектах замедляет развитие человека». Однако пока столь радикальный вывод, похоже, не подтверждается ни теорией, ни фактическими данными.
Моделирование воздействия коррупции на экономическую деятельность
Гипотезу о том, что коррупция способна стимулировать экономический рост, нельзя сходу сбрасывать со счетов, а при некоторых условиях она даже выглядит весьма убедительной. Когда реальный диапазон легальных (некоррупционных) возможностей, открывающихся перед экономическими акторами, невелик, коррупция может служить «смазкой» для всего механизма коммерции. Коррупция создает стоимость, когда позволяет осуществлять продуктивные инвестиции и деятельность, которые в ином случае были бы невозможны. Так, во многих африканских странах торговые советы вынуждают крестьян продавать свою продукцию по ценам ниже себестоимости и рыночных расценок на зарубежных рынках; после этого государственные чиновники перепродают их урожай с немалой прибылью. Чтобы свести концы с концами в таких условиях и получить возможность продать свою продукцию «неофициально» или контрабандой вывезти ее из страны, крестьяне часто подкупают чиновников. В результате коррупция позволяет осуществлять важную экономическую деятельность, масштабы которой в противном случае сократились бы крайне резко (Osterfeld 1992).
А вот другой пример из той же области: во многих государствах Латинской Америки лицензионные ограничения на многие виды бизнеса носят столь драконовский характер, что фирмы зачастую работают нелегально, чтобы избежать бесконечных препон и проволочек, с которыми сталкиваются предприятия, действующие в рамках закона. Для поддержания таких фирм, действующих в рамках неофициальной экономики, взятки просто необходимы (De Soto 1989). Взятки, которые дают частные лица, как правило являются добровольным актом (а не результатом насильственного вымогательства денег), и, как можно предположить, решения выплачивать мзду принимаются на основе анализа рентабельности. По логике, взятки бы просто не давались, если бы стоимость продукции, выпускаемой предприятием, не превышала подобных, а также всех других издержек, связанных с ведением бизнеса.
Тем не менее, коррупция, вроде бы стимулирующая развитие, может на деле ограничивать экономический рост, если внешние издержки превышают чистую прямую прибыль. В некоторых эмпирических исследованиях утверждается, что коррупция подрывает социально-политическое институциональное развитие страны. Эти внешние издержки от коррупции, судя по всему, подразделяются на две категории: (1) чрезмерные затраты на манипуляцию политической системой, осуществляемые в ущерб расширению производства; и (2) возникающее неуважение к закону, которое снижает вероятность реформ, поскольку неформальная экономика становится сильнее формальной.
Несомненно, коррупция порождает негативные внешние последствия; тем не менее, совокупность таких издержек может быть значительно меньше краткосрочных экономических выгод, возникающих за счет того, что коррупция способствует развитию производства и торговли. Есть и другая вероятность: в странах, где не существует реальной защиты экономических и индивидуальных свобод, коррупция может порождать и долгосрочные позитивные экстерналии. В таких случаях уважение к неразумному законодательству, выражающееся в нежелании граждан давать взятки и заниматься нелегальной экономической деятельностью, лишь закрепляло бы «недееспособность» государства. Пассивность людей в этих обстоятельствах может побудить государство не к утверждению верховенства закона и поддержке децентрализации рынков, а к дальнейшей централизации власти ради обогащения привилегированного меньшинства за счет остальных граждан. И напротив, некоторые действия, подпадающие под определение коррупционных, в данном случае могут стать катализатором позитивных экономических реформ.
Стоит задуматься и над другим позитивным аспектом коррупции — речь идет о подкупе, принимающем форму инвестиций в общественную инфраструктуру, которые в ином случае просто не имели бы место.
Возьмем такой пример: иностранная корпорация планирует осуществлять энергетические проекты в нестабильной стране, где отсутствуют базовая инфраструктура и верховенство закона.
Капиталовложения этой фирмы, связанные с добычей и транспортировкой энергоносителей, в такой стране легко могут стать объектом экспроприации — не только со стороны центрального правительства, но и со стороны местных властей или квазигосударственных группировок, способных наносить ущерб или тормозить деятельность компании. Таким образом все перечисленные субъекты могут предъявить такой фирме требования коррупционного характера. В Анголе, к примеру, Exxon пришлось удовлетворить требования подобных группировок о предоставлении базовых инфраструктурных услуг, которые не могло или не хотело оказывать государство (Ball 2006). Уступку такому давлению можно считать если не противозаконным, то, несомненно, коррупционным актом в широком смысле этого слова. Тем не менее, подобные действия, очевидно, были выгодны Exxon и одновременно оказали позитивное влияние на ангольскую экономику.
Одним словом, тот или иной акт, который считается коррупционным, порой бывает трудно отнести к «ограничительной» или «стимулирующей» категории. Каждый конкретный случай, таким образом, необходимо анализировать особо. Несомненно, многие страны, не обладающие развитой правовой системой, страдают от негативных, вымогательских форм коррупции и хищений, которые очевидно оказывают на экономику ограничительное воздействие. Тем не менее, непрочный фундамент экономики во многих таких странах зависит и от того, что неформальная экономика заменяет собой слабое государственное управление. Вполне можно предположить, что коррупция может обладать позитивным, способствующим росту эффектом — как краткосрочного, так и долгосрочного порядка.
Если теоретически мы можем утверждать, что некоторые экономические последствия коррупции носят позитивный характер, особенно в странах с крайне слабыми правовыми институтами, то определить эмпирически масштаб издержек и преимуществ от конкретных актов коррупции довольно трудно. Большая часть наших знаний в этой области носит эпизодический характер, основывается на анализе конкретных случаев и микроуровневых исследованиях. Преобладание именно такой литературы подкрепляет уже существующее представление о том, что коррупция при любых обстоятельствах вредна для экономики. На основе этих отрывочных сведений и аргументов вырабатывается политика, направленная на систематическое искоренение коррупции. Однако эмпирический анализ на макроуровне (в пределах страны) с адекватным учетом институционального контекста возникновения коррупции может послужить ответу на вопрос о ее более широких экономических эффектах, и тем самым создать более надежную основу для разработки взвешенного политического курса. В этом и состоит цель следующего ниже эмпирического анализа.
Модель воздействия коррупции на экономику
Предполагаемые эффекты коррупции можно смоделировать двумя способами. Во-первых, можно ввести индекс измерения коррупции в качестве непосредственной независимой переменной. Во-вторых, можно определить коррупцию опосредованно, за счет мультипликативной переменной, показывающей качество правовой защиты в стране. Если коррупция служит заменой некачественного управления в условиях, когда защита собственности государством ослабевает, то она может оказывать позитивное воздействие на объемы производства. В целом, последствия коррупции могут носить как негативный (ограничительный), так и позитивный (стимулирующий) характер, и выявить их можно с помощью следующей линейной мультивариативной регрессионной модели:
(1) ВВП = А0 + b1 Медианный возраст + b2 Грамотность + b3 Резервы $ + b4 ИВК + b5 Права + b6 ИНДЕКС
Где
ВВП — среднегодовой объем валового внутреннего продукта на душу населения за 2000–2005 годы по паритету покупательной способности (ППС);
Медианный возраст — медианный возраст в стране по состоянию на 2005 год;
Грамотность — доля населения страны в возрасте от 15 лет, умевшего читать и писать по состоянию на 2005 год, %;
Резервы $ — доказанные нефтегазовые запасы страны на душу населения в рыночных ценах 2005 год;
ИВК — индекс восприятия коррупции по состоянию на 2005 год, вычисляемый по шкале от 1 до 10 (чем выше его значение, тем ниже уровень коррупции);
ИНДЕКС — единица измерения правовой институциональной защиты в стране по отношению к коррупции, измеряемый по ИВК: ИНДЕКС1 используется в расчете по варианту 1, а ИНДЕКС2 — в расчете по варианту 2.
Переменные
Зависимой переменной в рамках данного анализа является ВВП на душу населения с поправкой на паритет покупательной способности.
Изменения в объеме производства используются в качестве зависимой переменной во многих исследованиях о воздействии коррупции на экономику. Однако в настоящей статье применяется анализ по принципу поперечного среза с использованием среднегодового показателя ВВП за 2000—2005 годы. Точное определение ВВП для слаборазвитых стран является труднейшей задачей, и данные на этот счет часто представляют собой лишь приблизительные оценки, сделанные на нерегулярной основе. Проблемы с качеством значительной части имеющихся данных о доходах населения вынуждают нас воздержаться от более детальной систематизации этой переменной.
Дополнительная проблема, связанная с определением ежегодного объема производства в богатых сырьевыми ресурсами странах со слабо диверсифицированной экономикой заключается в том, что из-за политических решений в сфере добычи и экспорта сырья ВВП здесь зачастую резко увеличивается или падает по сравнению с предыдущим годом вне связи с базовой производительностью экономики. Чтобы придать переменной ВВП большую устойчивость, мы используем среднее значение ВВП за два года — 2000-й и 2005-й.
Мауро (Mauro 1995) и Свенссон (Svensson 2005) утверждают, что между коррупцией и уровнем экономической активности существует обратная связь. К примеру, рост ВВП может привести к усилению коррупции, поскольку сама основа для расхищения увеличивается. В нашем исследовании коррупция, напротив, трактуется как независимая структурная переменная. Фактические данные по странам с переходной экономикой указывают на то, что уровень коррупции меняется крайне медленно. За шестилетний период (2000—2005) в 40 странах, где существуют самые серьезные проблемы с эффективной правовой поддержкой прав собственности, Индекс восприятия коррупции (ИВК) изменился с 2,99 на 2,62. На том временном отрезке, когда коррупция в этих развивающихся странах стала объектом целенаправленной борьбы, ее уровень на деле повысился на 12% (чем ниже ИВК, тем выше уровень коррупции) [1].
В настоящей статье мы используем исключительно ИВК, вычисляемый Университетом Пассау в Германии и Transparency International. Этот индекс представляет собой порядковый рейтинг по странам, определяемый на основе социологических опросов, проводимых, как считается, среди людей посвященных. ИВК — пожалуй самый распространенный коррупционный индекс; в последние годы он активно используется в СМИ. Существуют и другие показатели измерения коррупции — например, индикатор, публикуемый в «Международном справочнике страновых рисков» (International Country Risk Guide) [2].
Помимо того, что доступ к последнему индексу обходится дорого, он отражает лишь ущерб, который наносит бизнесу коррупция, но не является прямой системой измерения частоты коррупционных актов. Эти и другие субъективные единицы измерения коррупции, вероятно, отличаются высокой степенью корреляции, поскольку работающие над ними специалисты знакомы с оценками друг друга (Svensson 2005). Это осложнение снижает ценность агрегирования подобных единиц измерения. Кроме того по сравнению с другими индексами использование ИВК, составляемого Transparency International, позволяет проанализировать ситуацию в большем количестве стран. Ожидаемое прямое воздействие ИВК (высокий ИВК эквивалентен низкому уровню коррупции) на ВВП носит позитивный характер.
В настоящем исследовании используются две системы измерения институциональной защиты. Одна из них — Индекс экономической свободы в мире (ИЭС), отражающий структуру законодательства и гарантии прав собственности (см.: Gwartney, Lawson, Gatzke 2005). Речь идет о переменной ИЭС, вычисляемой по шкале от 1 до 10 (чем выше ее значение, тем выше уровень правовой защиты). Второй вариант связан с использованием странового рейтинга состояния гражданских и политических прав, составляемого правозащитной организацией Freedom House (Freedom House 2005). Вычтя совокупную величину этих двух индексов из 14, мы получаем переменную FH Права. Поскольку два индекса Freedom House вычисляются по шкале от 1 до 7, где 7 означает наименее благоприятную правовую среду, подобная трансформация позволяет интерпретировать FH Права как индекс, где более высокое значение означает более эффективную защиту (его величина возрастает с минимума, равного 2, до максимума, равного 14). Таким образом, преобразованный индекс экономической свободы в мире — FH Права — обладает той же общей интерпретацией, что и переменная ИЭС, что, пожалуй, является более интуитивным методом истолкования результатов двух регрессий.
ИЭС вводится в первый вариант модели, а FH Права — во второй. Индекс гражданских и политических прав по версии Freedom House предоставляет собой более общую систему измерения социально-политической открытости страны, а также существующего в ней уровня защиты экономических свобод, в то время как ИЭС напрямую затрагивает правовые институты, непосредственно влияющие на экономическую деятельность. Поскольку на вопрос о том, какие аспекты институциональной защиты личных свобод наиболее важны, не существует четкого ответа, модель рассчитывается по двум вариантам. Ожидается, что в обоих более высокая степень институциональной защиты позитивно воздействует на показатель ВВП.
Автор предполагает, что позитивные эффекты коррупции более вероятны на нижнем отрезке шкалы значений индекса институциональной защиты. Таким образом, институциональная переменная вводится в модель в связке с показателем коррупции, и в двух вариантах модели выглядит следующим образом:
(2) ИНДЕКС1 = (10 – ИЭС)²/ИВК
(3) ИНДЕКС2 = (14 – FH Права)²/ИВК.
Обе формы этой интерактивной переменной расширяются по экспоненте в соответствии с уменьшением единицы измерения прав: по мере того, как переменная, отражающая институциональную среду (ИЭС или FH Права) снижается, индекс будет увеличиваться для любого конкретного уровня коррупции. Так, например, если ИЭС равен 8 (что свидетельствует о сравнительно прочной институциональной среде), а ИВК равен 5 (среднему уровню коррупции по десятибалльной шкале), ИНДЕКС1 будет составлять 0,8. Если ИЭС равен 2 (что соответствует относительно непрочной институциональной среде), а ИВК остается на уровне 5, ИНДЕКС1 составляет 12,8. Аналогичную интерпретацию можно провести и для показателя ИНДЕКС2 [3]. Я ожидаю, что ИНДЕКС1 (используемый в варианте 1) и ИНДЕКС2 (используемый в варианте 2) должны обладать позитивным воздействием на зависимую переменную ВВП.
Ожидается, что несколько других зависимых переменных должны воздействовать на экономическую активность следующим образом [4].
Более высокий медианный возраст как правило свидетельствует о более высокой зрелости и образовательном уровне населения и его способности трудится более производительно; если население «молодо», то можно предположить, что в такой стране меньше людей получат образование или достигнут необходимой профессиональной зрелости, чтобы обеспечить высокую производительность труда. Таким образом, ожидается, что более высокий медианный возраст населения способствует росту ВВП. Этот принцип, конечно, не будет работать в ситуации, когда на экономику ложится бременем высокий процент пожилых, неработающих индивидов. Однако введение в данное уравнение переменной, отражающей пропорцию людей старше 65 лет, не влияет существенно на соотношения величин в его рамках, а потому от подобной формулировки модели мы сочли возможным отказаться.
Высокий уровень грамотности взрослого населения, как ожидается, оказывает позитивное воздействие на среднедушевой объем ВВП. Более детальные демографические показатели о человеческом капитале и инвестициях в образование по многим бедным странам, охватываемых данным исследованием, отсутствуют, а потому мне пришлось ограничить набор переменных, чтобы анализ затронул максимальное число государств. Что же касается оставшихся переменных, то следует отметить, что качество данных по бедным странам, где отчетность и статистика в сфере национального дохода куда менее полна и надежна, чем в развитых странах, неизменно вызывает подозрение.
В рамках нашей модели можно ожидать, что наличие значительных доказанных запасов нефти и газа должно способствовать увеличению ВВП на душу населения. С другой стороны Сакс и Уорнер (Sachs, Warner 1995) приводят данные о том, что богатые сырьевые ресурсы могут также «работать» против экономического роста. Индивиды и организации в странах со значительной, лишенной мобильности ресурсной базой уделяют больше внимания эксплуатации природных богатств, а не развитию человеческого капитала и иным схожим инвестициям, или проведению государственной политики, стимулирующей диверсификацию экономики. На первоначальной стадии воздействие этого «сырьевого проклятия» было проанализировано за счет включения в модель мультипликативного элемента, отражающего связь между уровнем коррупции и наделенностью ресурсами. Как выяснилось, эта переменная не обладает статистической значимостью и не улучшает общей логичности нашего уравнения, поэтому она также была исключена.
Эмпирические результаты
Модель рассчитывается по двум вариантам. В первом случае переменная, отражающая взаимосвязь между коррупцией и прочностью правовых институтов (ИНДЕКС1), основана на инверсии ИЭС, отражающего состояние правовой системы и гарантии прав собственности, и ИВК (см. уравнение 2). ИЭС также включается в уравнение как отдельная переменная. Показатели ИЭС существуют только по 119 из 167 стран мира. Таким образом, ограничив наши наблюдения теми государствами, по которым мы знаем ИЭС, мы исключили из расчетов многие страны, отличающиеся слабостью институтов, тем самым обеднив и, возможно, исказив результаты нашего регрессионного анализа. Тем не менее ИЭС — наверно лучший индикатор ситуации с защитой собственности по странам из всех существующих.
Во втором варианте модели применяется ИНДЕКС2, показывающий взаимодействие ИВК и FH Прав (см. уравнение 3). FH Права также включен как отдельная независимая переменная. Как уже отмечалось выше, переменные ИНДЕКС1 и ИНДЕКС2 призваны отразить роль коррупции в качестве замены правовых институтов. Таим образом, если такая замена наблюдается, ИНДЕКСы будут иметь плюсовое значение. ИВК также фигурирует в обоих вариантах модели, чтобы учесть воздействие на экономику той разновидности коррупции, что связана с присвоением ренты. Оценочные коэффициенты по ИВК и ИНДЕКСам, как мы покажем ниже, полезны для анализа соотношения между ограничительными и стимулирующими последствиями коррупции с точки зрения объема ВВП.
Результаты расчета OLS-регрессии по обоим вариантам модели показаны в таблице 1. Для первого варианта значение адаптированного коэффициента детерминации (R²) равно 0,862. Для второго варианта оно составляет 0,867. В таблице показаны коэффициенты переменных регрессионного уравнения со значениями t.
В варианте 1 непосредственный интерес для ответов на вопросы, связанные с коррупцией и соотношением между качеством правовых институтов и ВВП представляют три переменные: ИВК, ИЭС и ИНДЕКС1. В варианте 2 аналогичное значение для изучения вопросов, связанных с коррупцией и соотношением между качеством правовых институтов и ВВП представляют тоже три переменные: ИВК, FH Права и ИНДЕКС2. В обоих вариантах, как и ожидалось, элемент ИВК оказывает позитивное статистически значимое воздействие на объем ВВП на душу населения: чем выше уровень коррупции, тем серьезнее ее прямые негативные последствия для экономики. Такой результат, впрочем, мало кого удивит.
Положительный коэффициент для ИНДЕКС1 (в варианте 1) и ИНДЕКС2 (в варианте 2) позволяет предположить, что замена слабой институциональной защиты более масштабной коррупции позитивно воздействует на ВВП. В обоих расчетах ИНДЕКС1 и ИНДЕКС2 имеют плюсовое значение и статистически значимы на уровне 1%. Эти результаты подтверждают предположение о том, что коррупция в масштабах страны играет роль замены слабой правовой защиты.
Таблица 1. ВВП на душу населения и коррупция
| OLS -регрессия | ||
| Вариант 1 | Вариант 2 | |
| Константа | – 22839,086*** (6,72) | – 16792,365*** (9,99) |
| Медианный возраст | 324,617*** (4,50) | 231,598*** (3,928) |
| Грамотность | 17,150 (0,615) | 4,3338 (0,233) |
| Резервы $ | 0,006*** (5,318) | 0,007*** (6,961) |
| ИВК | 2779,645*** (8,074) | 3143,454 (17,038) |
| FH Права | – | 558,162 (3,196) |
| ИЭС | 1326,260*** (2,516) | – |
| ИНДЕКС1 | 303 ,865*** (3,410) | – |
| ИНДЕКС2 | – | 117,269*** (3,653) |
| Поправка R² | 0,862 | 0,867 |
| Количество наблюдений | 119 | 167 |
* Значение на уровне 10%; ** Значение на уровне 5%; *** Значение на уровне 1%. Абсолютная статистика t дана в скобках.
Насколько велики стимулирующие эффекты коррупции, влияющие на доходы населения по сравнению с ограничительными эффектами? В таблице 2 показано отношение оценочных выгод от коррупции к оценочным убыткам от нее для 121 страны, включенной в первый вариант регрессии. Это отношение для каждой страны рассчитывается следующим образом: значение ИНДЕКС1 умножается на нестандартизованный коэффициент по этой переменной (303,9), и делится на ИВК, умноженный на нестандартизованный коэффициент для этой переменной (2779,6). Это означает, что оценочная долларовая величина прироста среднедушевого ВВП страны за счет коррупции делится на оценочную долларовую величину убытков на душу населения за счет коррупции.
Таблица 2. Страновой рейтинг с точки зрения соотношения стимулирующих и ограничительных эффектов коррупции
| 1 | Гаити | 2,11 |
| 2 | Бангладеш | 2,02 |
| 3 | Конго (Киншаса) | 1,96 |
| 4 | Чад | 1,96 |
| 5 | Венесуэла | 1,53 |
| 6 | Кот-д-Ивуар | 1,53 |
| 7 | Пакистан | 1,47 |
| 8 | Бурунди | 1,46 |
| 9 | Парагвай | 1,43 |
| 10 | Конго (Браззавиль) | 1,36 |
| 11 | Нигерия | 1,32 |
| 12 | Грузия | 1,13 |
| 13 | Непал | 0,98 |
| 14 | Эквадор | 0,93 |
| 15 | Руанда | 0,92 |
| 16 | Гватемала | 0,86 |
| 17 | Зимбабве | 0,84 |
| 18 | Кения | 0,83 |
| 19 | Боливия | 0,83 |
| 20 | Папуа-Новая Гвинея | 0,82 |
| 21 | Никарагуа | 0,82 |
| 22 | ЦАР | 0,80 |
| 23 | Гондурас | 0,77 |
| 24 | Нигер | 0,75 |
| 25 | Алжир | 0,74 |
| 26 | Того | 0,71 |
| 27 | Индонезия | 0,68 |
| 28 | Филиппины | 0,67 |
| 29 | Сьерра-Леоне | 0,66 |
| 30 | Мозамбик | 0,64 |
| 31 | Мадагаскар | 0,64 |
| 32 | Аргентина | 0,63 |
| 33 | Вьетнам | 0,54 |
| 34 | Россия | 0,53 |
| 35 | Уганда | 0,53 |
| 36 | Албания | 0,51 |
| 37 | Украина | 0,49 |
| 38 | Габон | 0,48 |
| 39 | Бенин | 0,45 |
| 40 | Мали | 0,39 |
| 41 | Шри-Ланка | 0,37 |
| 42 | Гвинея-Бисау | 0,37 |
| 43 | Сенегал | 0,35 |
| 44 | Гайана | 0,34 |
| 45 | Мексика | 0,33 |
| 46 | Замбия | 0,33 |
| 47 | Перу | 0,32 |
| 48 | Колумбия | 0,32 |
| 49 | Танзания | 0,29 |
| 50 | Румыния | 0,28 |
| 51 | Панама | 0,27 |
| 52 | Малави | 0,27 |
| 53 | Египет | 0,27 |
| 54 | Китай | 0,24 |
| 55 | Сирия | 0,23 |
| 56 | Гана | 0,22 |
| 57 | Иран | 0,22 |
| 58 | Польша | 0,22 |
| 59 | Индия | 0,21 |
| 60 | Бразилия | 0,21 |
| 61 | Ямайка | 0,20 |
| 62 | Сальвадор | 0,20 |
| 63 | Турция | 0,20 |
| 64 | Болгария | 0,19 |
| 65 | Тринидад | 0,16 |
| 66 | Марокко | 0,15 |
| 67 | Фиджи | 0,14 |
| 68 | Таиланд | 0,14 |
| 69 | Латвия | 0,12 |
| 70 | Литва | 0,10 |
| 71 | Белиз | 0,10 |
| 72 | Греция | 0,09 |
| 73 | Маврикий | 0,09 |
| 74 | Италия | 0,08 |
| 75 | Чешская Республика | 0,07 |
| 76 | Коста-Рика | 0,07 |
| 77 | Уругвай | 0,06 |
| 78 | Южная Корея | 0,06 |
| 79 | Бахрейн | 0,05 |
| 80 | Венгрия | 0,05 |
| 81 | Малайзия | 0,05 |
| 82 | Тунис | 0,05 |
| 83 | ЮАР | 0,05 |
| 84 | Иордания | 0,04 |
| 85 | Кувейт | 0,04 |
| 86 | Тайвань | 0,04 |
| 87 | Словения | 0,04 |
| 88 | Ботсвана | 0,03 |
| 89 | Кипр | 0,03 |
| 90 | ОАЭ | 0,03 |
| 91 | Израиль | 0,03 |
| 92 | Испания | 0,03 |
| 93 | Чили | 0,03 |
| 94 | Эстония | 0,02 |
| 95 | Мальта | 0,02 |
| 96 | Намибия | 0,02 |
| 97 | Багамские острова | 0,02 |
| 98 | Португалия | 0,02 |
| 99 | Оман | 0,02 |
| 100 | Франция | 0,01 |
| 101 | Япония | 0,01 |
| 102 | Бельгия | 0,01 |
| 103 | США | 0,01 |
| 104 | Ирландия | 0,01 |
| 105 | Сингапур | 0,00 |
| 106 | Канада | 0,00 |
| 107 | Швейцария | 0,00 |
| 108 | Австрия | 0,00 |
| 109 | Германия | 0,00 |
| 110 | Люксембург | 0,00 |
| 111 | Австралия | 0,00 |
| 112 | Новая Зеландия | 0,00 |
| 113 | Нидерланды | 0,00 |
| 114 | Великобритания | 0,00 |
| 115 | Норвегия | 0,00 |
| 116 | Исландия | 0,00 |
| 117 | Швеция | 0,00 |
| 118 | Финляндия | 0,00 |
| 119 | Дания | 0,00 |
Как видно из таблицы 2, для 12 стран (Гаити, Бангладеш, обеих Конго, Чада, Венесуэлы, Кот-д-Ивуара, Пакистана, Бурунди, Парагвая, Нигерии и Грузии) данное отношение превышает единицу — т.е. совокупный эффект коррупции носит позитивный характер. По всем другим странам, включая и те, что не отличаются высокой эффективностью защиты собственности, соотношение не достигает единицы, хотя порой весьма значительно. Для развитых стран оно как правило очень невелико, показывая, что здесь коррупция не служит заменителем неудачных законов и носит характер вредного присвоения ренты. К примеру, для 27 из 30 стран ОЭСР величина этого соотношения меньше 0,10 [5]. На рисунке 1 показана связь между соотношением эффектов коррупции (стимулирующих и ограничительных) и ВВП на душу населения: она указывает на то, что потенциальные выгоды от тех разновидностей коррупции, что заменяют бреши в правовой системе, проявляются только в бедных странах.
Рисунок 1. Соотношение эффектов коррупции (стимулирующих и ограничительных) с точки зрения ВВП на душу населения по ППП
Стимулирующие и ограничительные аспекты коррупции объединены в одну систему ее измерения — ИВК. Таким образом, из этих данных невозможно вычленить конкретные характеристики коррупционных действий. Можно, однако, сказать, что во многих странах, где права собственности защищены слабо, позитивное воздействие коррупции на ВВП перевешивает негативное, как в свое время предположил Остерфельд (Osterfeld 1992). Подобную инверсионную связь иллюстрирует рисунок 2, где сравнивается ИЭС и отношение стимулирующих эффектов коррупции к ограничительным.
Рисунок 2. Соотношение эффектов коррупции (стимулирующих и ограничительных) с точки зрения ИЭС
Что же касается других независимых переменных нашего регрессионного уравнения, то медианный возраст, как и предполагалось, играет позитивную роль в обоих вариантах расчета. «Старение» населения сопровождается зрелостью и возможностью преумножить человеческий капитал, а эти характеристики, судя по всему, способствуют росту производительности труда в народном хозяйстве. Другая гипотеза заключалась в том, что население с более высоким медианным возрастом будет трудиться менее производительно, тем самым сводя на нет позитивные аспекты этой ситуации. Эта вероятность, однако, не подтвердилась формулами нашей модели, составленными таким образом, чтобы учесть фактор «старения» (за счет ввода переменной, отражающей долю людей в возрасте от 65 лет). Поэтому мы включили в наш анализ только одну переменную — медианный возраст. Показатель грамотности населения (доля грамотных в его общей численности) не играет, вопреки ожиданиям, статистически значимой позитивной роли. Отчасти это возможно связано с параллелизмом между грамотностью и переменной медианного возраста; коэффициент Пирсона, отражающий корреляцию между грамотностью и медианным возрастом, составляет 0,749.
Переменная, связанная с имеющимися у страны запасами ископаемого топлива в долларовом эквиваленте на душу населения (Резервы $), как и ожидалось, имеет положительный коэффициент и обладает статистической значимостью в обоих вариантах модели. Вероятность «сырьевого проклятия» была смоделирована на начальном этапе за счет введения мультипликативного элемента «коррупция — запасы». В ходе предварительных расчетов никакой связи между этой переменной и ВВП не было обнаружено, поэтому в настоящей статье мы не приводим их результатов. Возможно, данная модель не подходит для выявления этой связи [6].
Одним словом, наша модель трактует воздействие коррупции на экономику (ВВП на душу населения) по двум каналам. Во-первых, в странах с более высоким уровнем индекса коррупции ВВП на душу населения в качестве ее прямого результата будет ниже; это прежде всего связано с коррупционным присвоением ренты. Наши расчеты четко демонстрируют такое воздействие. Во-вторых, коррупция может оказывать на ситуацию в стране позитивное влияние, если подобная деятельность служит заменой слабой или отсутствующей правовой защите обмена и собственности. Оба варианта модели показывают, что коррупционная деятельность обеспечивает альтернативные инструменты инвестиций и обмена в стране, где правовая система непрочна.
Политические дискуссии: коррупция и государственное управление
В большинстве политических дискуссий о проблеме коррупции исходной точкой считается тезис: если государственные чиновники пользуются своей властью ради личной выгоды, экономика от этого страдает. Часто коррупция трактуется просто как признак низкого качества государственного управления [7]. Однако, как показано в настоящей статье, коррупция может воздействовать на экономику и позитивно, заменяя некачественное государственное управление. Подобный ее аспект, насколько мне известно, не находит места в представлениях Всемирного банка, МВФ, Transparency International и большей части транснациональных корпораций о коррупции. Если исходить из того, что коррупция всегда порождает неэффективность, ее энергичное искоренение представляется полезным делом в любой ситуации.
Стоит ли, однако, вообще обращать внимание на существующие здесь нюансы? Кто-то может сказать, что активная кампания против коррупции независимо от национальной специфики все равно представляется правильной в подавляющем большинстве ситуаций; лишь в экстремальных случаях коррупция может играть стимулирующую роль. Так стоит ли из-за этого поступаться последовательностью в борьбе с коррупцией? Более того, если для коррупции будут оставляться лазейки, СМИ и различные заинтересованные группы могут воспринять это как отсутствие приверженности борьбе с коррупцией в целом. Однако именно в тех странах, где институциональная защита собственности крайне слаба, проблема бедности и человеческих страданий стоит особенно остро. Поэтому польза, которую принесет тщательное выявление и интерпретация таких случаев, стоит затрачиваемых на это усилий.
Абед и Давуди (Abed, Davoodi 2000), пожалуй, отражая господствующую среди специалистов по экономике развития точку зрения, утверждают, что правильно разработанные и реализованные экономические реформы представляют собой важное средство рационализации рыночной экономики и искоренения коррупции. В то же время они задаются вопросом: «Почему эти реформы не осуществляются в странах с переходной экономикой и других государствах более энергично, даже несмотря на существующую сильную заинтересованность в борьбе с коррупцией?» (Abed, Davoodi 2000, 40). По их мнению, трудности с осуществлением реформ вызваны укоренившейся практикой присвоения ренты, однако после начала преобразований выгода от коррупционной деятельности должна уменьшиться, и тогда реформы могут обрести устойчивость.
Тем не менее, на основе данных, приведенных в этой статье, ответ на вопрос выглядит по-другому: в странах со слабыми правовыми институтами борьба с коррупцией превращается и в борьбу против ряда ее аспектов, позитивно воздействующих на экономику таких государств. Более того, отсутствие заинтересованности «на местах» в победе над коррупцией в подобной ситуации может быть связано не со стремлением сохранить присвоение ренты, а с вполне разумной убежденностью в том, что ее искоренение повредит неофициальной экономике.
Хотя коррупция в странах с низким качеством государственного управления может иметь и позитивные эффекты, это не означает, что даже в этих обстоятельствах ее следует рассматривать как однозначно позитивное явление. Коррупция — по определению феномен коварный, изменчивый и непрозрачный: все, что нельзя осуществлять и контролировать в открытую, может быть обращено на службу узкоэгоистическим целям (присвоению ренты). Таким образом, если сегодня фирма подкупает чиновников, чтобы беспрепятственно проводить деловые операции, то завтра она может сделать то же самое, чтобы устранить конкурентов. Учитывая закулисный характер коррупции, подобных проблем избежать невозможно.
Тем не менее, в странах с неэффективным государственным управлением с коррупцией не следует бороться без разбора. Часто она является симптомом неадекватности правовой защиты. В таких обстоятельствах политика удушения коррупции (и преследования людей, которые в ней замешаны) представляет собой антитезу стремлениям многих индивидов развивать рыночную экономическую деятельность и инвестиции. Как это ни парадоксально, в этих случаях политические руководители, настроенные против коррупции, вступают в конфликт с гражданами, строящими рыночную экономику доступными средствами.
В такой обстановке правильная политика заключается не в том, чтобы увеличивать издержки коррупционной деятельности: сосредоточить внимание следует на сокращении издержек деятельности легальной. Это означает совершенствование фундаментальных институтов, поддерживающих рынок и капитализм — с особым акцентом на законодательстве о собственности и контрактном праве. Подобные меры нельзя навязывать сверху гражданам упомянутых стран. Уильям Истерли (Easterly 2006: 90) отмечает: «Что определяет права собственности?..
Собственность, как и любые сложные механизмы рынка, возникает из децентрализованного поиска решений». При этом скорее всего окажется, что люди, прибегающие к коррупции для обеспечения экономической деятельности — именно те, чьи знания и действия необходимы, чтобы навести подобные «мосты» к стабильным правам собственности и государственному управлению. Любая «тотальная война» против коррупции не только встретит ожесточенное сопротивление многих таких людей, но и помешает воспользоваться знаниями, необходимыми для продвижения к устойчивому государственному управлению.
Gwartney, Lawson, Gatzke 2005
Gwartney J., Lawson R., Gatzke E. Economic Freedom of the World: 2005 Annual Report. Vancouver, B.C.: Fraser Institute, 2005.
Huntington 1998
Huntington S. Political Order in Changing Societies. New Haven: Yale University Press, 1998 [Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М., 2004].
Leff 1964
Leff N.H. Economic Development Through Bureaucratic Corruption // American Behavioral Scientist. 1964. Vol. 82. № 2. P. 337–341.
Leite, Weidmann 1999
Leite C., Weidmann J. Does Mother Nature Corrupt? Natural Resources, Corruption, and Economic Growth. Washington: International Monetary Fund, 1999 (= IMF Working Paper № 85).
Mauro 1995
Mauro P. Corruption and Growth // Quarterly Journal of Economics. 1995. Vol. 110. № 3. P. 681–712.
Murphy, Shleifer, Vishny 1993
Murphy K., Shleifer A., Vishny R. Why is Rent-Seeking So Costly to Growth? // American Economic Review. 1993. Vol. 83. № 2. P. 409–414.
Osterfeld 1992
Osterfeld D. Prosperity versus Planning: How Government Stifles Economic Growth. New York: Oxford University Press, 1992.
Sachs, Warner 1995
Sachs J.D., Warner A.M. Economic Reform and the Process of Global Integration // Brookings Papers on Economic Activity. 1995. № 1. P. 1–118.
Svensson 2005
Svensson J. Eight Questions about Corruption // Journal of Economic Perspectives. 2005. Vol. 19. № 3. P. 19–42.
Tanzi, Davoodi 1997
Tanzi V., Davoodi H. Corruption, Public Investment, and Growth. Washington: International Monetary Fund, 1997 (= IMF Working Paper № 139).
Впервые: Houston D.A. Can Corruption Ever Improve an Economy // Cato Journal. 2007. Vol. 27. № 3.
