Страны, проводящие политику свободной торговли, процветают, а закрытие рынков ведет к нищете и экономическому упадку. Этот вывод подтверждается опытом Нидерландов, Великобритании, США, Японии и Германии.
Зарождение международной торговли
Для экономики Римской империи были характерны развитые торговые связи – по суше и морю – в рамках всего Средиземноморья. С ее крушением эта торговая система прекратила существование. В средневековой Европе сельскохозяйственная продукция, производившаяся в автаркических феодальных владениях, потреблялась в основном на месте, что не позволяло эффективно использовать природные ресурсы и осуществить разделение труда [1]. Жизненный уровень большинства крестьян по сути лишь обеспечивал их пропитание. Неурожаи зачастую приводили к массовому голоду. Жизнь людей была тяжелой, примитивной, и недолгой. После появления городов – еще небольших - различные ремесленные гильдии начали ограничивать доступ на рынок, а также количество и ассортимент производимой продукции: целью этого было поддержание высоких цен и контроль над сбытом.
Нидерланды
Нидерланды стали одной из первых стран, которая по необходимости начала вновь развивать торговлю в качестве единственно возможного пути к процветанию. Поскольку их страна была невелика и обделена природными ресурсами, голландцы вынуждены были ввозить шерсть, олово и медь из Германии. Чтобы расплачиваться за импортные товары, они развивали промыслы, ориентированные на экспорт. В тот период, когда вся Европа еще оставалась в тисках наложенных гильдиями ограничений, в Голландии процветали ремесла и мануфактуры[2]. В результате там возникли четко определенные и защищенные права частной собственности – необходимая предпосылка для будущего роста ее экономики[3].
Утверждение экономической свободы
Переход от средневекового регулирования к ренессансной свободе в Нидерландах происходил не без трудностей и болезненных сбоев. Историк Анри Пиренн (Henri Pirenne) показал, что ремесленные корпорации долго сопротивлялись открытию рынка, но в конце концов, в конце 14 века, вынуждены были уступить:
«Они делали все возможное, чтобы полностью исключить конкуренцию извне. Гент, Брюгге и Ипр установили в прилегающих областях беспрецедентный режим «промышленной исключительности». В окрестные деревни снаряжались военные экспедиции: они обыскивали подворья и уничтожали любые орудия для изготовления тканей. Промыслы в малых городах жестко контролировались со стороны городов больших, которые именем ложных «привилегий», по сути, носивших насильственный характер, не позволяли им копировать собственные изделия из дерева. Этот разгул протекционизма, однако, не уберег ремесла в голландских городах от упадка… К концу 14 века стало очевидно, что эта близорукая политика обречена на провал»[4].
Позднее Нидерланды превратились в главный коммерческий центр Европы. Благодаря развитию морских перевозок и судостроения столица страны Амстердам приобрела контроль над торговлей зерном в балтийском регионе, а также морскими перевозками иных объемных грузов. В результате Амстердам стал центральным товарным рынком Европы, что требовало навыков в области финансов, страхования и иных соответствующих видов деятельности. Возникновение дефицита в любом уголке Европы быстро и точно проявлялось в повышении цен на Амстердамской товарной бирже и росте расценок за грузовые перевозки – все эти факторы способствовали благосостоянию города[5].
Свой вклад в развитие страны вносила и веротерпимость[6]. Люди, преследуемые по религиозным мотивам в других странах Европы, например французские гугеноты, селились в Амстердаме, придавая ему динамизм и чрезвычайно способствуя его экономическому процветанию[7]. Императивы торговли также диктовали мирную внешнюю политику и сдерживали рост госаппарата. Как отмечает профессор Кембриджского университета Чарльз Уилсон (Charles Wilson), «Благосостояние торговой республики было несовместимо с произволом – этим неотъемлемым элементом монархии, подчинявшим торговлю политическим, дипломатическим, фискальным и военным соображениям»[8].
Голландия – Гонконг своего времени
Потребности торговли также не позволяли развернуться меркантилистской политике[9]. В отличие от других европейских государств той эпохи в Нидерландах не был запрещен вывоз монет и драгоценных металлов, не принимались меры по защите отечественной промышленности, и, по сути, проводилась политика свободной торговли в чистом виде. Уилсон указывает: «Доктрина сбалансированной торговли,… тесно связанная с идеей о необходимости «сбережения» сырьевых ресурсов для прибыльного отечественного производства и экспорта его продукции, защиты собственных промышленников, поощрения развития мануфактур и тому подобного, не могла найти отклика у народа, для которого эти соображения, по объективным причинам, были по сути неактуальны»[10]. К 17 веку голландцы стали самым богатым народом на свете[11]. Их страна служила образцом для сторонников свободного рынка и религиозной толерантности в Англии и Америке.
Падение с пьедестала
Однако лидирующие позиции Голландии вскоре были подорваны из-за усиления власти государства и протекционистской политики. К концу 17 века налоги и таможенные тарифы в стране поползли вверх. Это привело к сокращению объема товарооборота и увеличению зарплат: рабочие требовали повысить им жалование в связи с ростом стоимости жизни
[12]. Квалифицированная рабочая сила и коммерческая деятельность постепенно перемещалась в другие регионы, например Гамбург, где налоги и тарифы были меньше. В 17 столетии Нидерланды даже отказались от традиционной политики нейтралитета, и вскоре потерпели ряд тяжелых поражений в войнах с Англией. Период голландского великодержавия закончился[13].
Движущей силой «взлета» Нидерландов была свобода торговли. Голландцы первыми сбросили оковы регулирования и экономических ограничений, отличавших экономику Средневековья. Более того, упадок страны был связан с отказом от этой политики, переходом к протекционизму, и «разрастанием» государства, задушившим в конечном итоге творческие способности и предприимчивость голландского народа.
Великобритания
В 16 веке, когда голландцы устраняли средневековые ограничения торговли, Англия также начала открывать свой рынок. В начале века перестали применяться законы против ростовщичества, ограничения на вывоз необработанного сукна были сняты, а некоторые дифференциальные пошлины – отменены. Сохраняющиеся торговые ограничения в целом также были ослаблены. Результатом, как выразился историк Ф.Дж. Фишер (F. J. Fischer), стало наступление «одной из величайших эпох свободной торговли в новой и новейшей истории Англии» [14].
К сожалению, первый период свободной торговли продлился недолго. Ко второй половине 16 века торговые ограничения были введены вновь, чтобы защитить отечественную промышленность от последствий депрессии, вызванной государственной монетарной политикой. Однако к 1604 г., когда воздействие депрессии ослабло, Палата общин вновь приняла законы, утверждавшие свободу торговли [15].
Закрытие рынка в 17 веке
В конце 17 века произошел новый всплеск протекционизма. С 1690 по 1704 г. общий уровень импортных пошлин повысился в четыре раза. Прежде всего этот процесс обусловливался необходимостью увеличить доходы казны; на практике, однако, результатом стал возврат к протекционистской тарифной системе
[16]. Более того, в то время во Франции министр финансов Людовика XIV, Жан-Батист Кольбер (Jean Baptiste Colbert), пытался повысить доходы государства и придать французской экономике автаркический характер за счет ограничения импорта, в том числе английских товаров, и развития отечественной промышленности. Это спровоцировало ответные «карательные меры» Лондона.
Утверждению протекционизма способствовало и распространение меркантилистских идей английскими публицистами вроде Томаса Муна (Thomas Mun). Эти ошибочные доктрины, увы, сильно перекликаются с сегодняшними теориями. Утверждалось, в частности, что процветание государства зависит от запасов золота и серебра, и накапливать такие запасы следует, вывозя больше товаров, чем ввозится в страну[17]. Сегодня многие политики тоже твердят о необходимости поддерживать положительное сальдо торгового баланса.
Революция Адама Смита
После выхода в 1776 г. книги Адама Смита «Богатство народов» теория свободной торговли за считанные десятилетия безоговорочно победила в «идейной борьбе»
[18]. Смит продемонстрировал, что от свободной торговли и международного разделения труда, которое она формирует, выигрывают все участники этого процесса. Тем не менее, на экономику страны по-прежнему влияли пережитки меркантилистской политики и даже сохранившиеся со времен Средневековья внутренние торговые ограничения. Поэтому для утверждения свободной торговли необходимо было выиграть еще немало яростных баталий.
Среди главных препятствий свободе торговли, сохранявшихся в начале 19 века, следует назвать законы о мореплавании и Хлебные законы. Основополагающий Закон о мореплавании, принятый еще в 1660 г., предписывал, чтобы большая часть торговых перевозок в Англию и ее колонии осуществлялась на британских кораблях с британскими командами. Хлебные законы, действовавшие с 1670 г., устанавливали протекционистские тарифы на импортное зерно для поддержания высоких внутренних цен в качестве стимула для развития отечественного земледелия.
Кампания за либерализацию торговли началась в 1820 г., и увенчалась отменой Хлебных законов в 1846 г. и законов о мореплавании в 1849 г. [19]. Принципы свободной торговли еще больше укрепил англо-французский торговый договор 1860 года[20]. С этого момента и вплоть до Первой мировой войны Великобритания в основном придерживалась политики свободной торговли.
Экономический гигант
Либерализация торговли стала логическим следствием рыночной экономической политики. Бурно развивающейся британской экономике требовалось все больше импортных товаров, особенно сырья для промышленности и продовольствия для растущего населения; кроме того, страна нуждалась в рынках сбыта для собственной продукции. В этот период Британия была самой богатой и могущественной страной мира. Историк Пол Кеннеди (Paul Kennedy) описывает эту ситуацию следующим образом:
«В 1760-1830 гг. на долю Великобритании приходилось примерно две трети промышленной продукции, выпускаемой в Европе, а ее доля в общемировом товарном производстве увеличилась с 1,9 до 9,5%; за следующие тридцать лет благодаря дальнейшему развитию промышленности эта цифра возросла до 19,9%, несмотря на распространение новых технологий в других странах Запада. К 1860 г. – примерно в это время страна, вероятно, достигла зенита своего экономического могущества - Великобритания обеспечивала 53% от общемирового производства железа, 50% добычи каменного и бурого угля, и потребляла почти половину выращенного на всей планете хлопка-сырца. Великобритания, чье население составляло лишь 2% от населения планеты и 10% от населения Европы, в плане современных производственных мощностей контролировала 40-45% мирового потенциала и 55-60% потенциала Европы... На ее долю приходилась пятая часть мирового товарооборота, и две трети торговли промышленными товарами. Более трети всех торговых судов на планете плавали под британским флагом, и эта доля постоянно увеличивалась. Неудивительно, что в середине викторианской эпохи англичане с восторгом относились к своему уникальному положению, ведь их страна стала… коммерческим центром планеты»[21].
Отход от принципов свободы торговли в Великобритании начался в ответ на действия Германии, чьи власти, под давлением крупных компаний, ввели в 1879 г. протекционистский тариф [22]. Вскоре это привело к протекционистским мерам по всей Европе[23]. Хотя поначалу Великобритания сопротивлялась этой тенденции, на пороге 20 столетия она также начала предпринимать шаги в том же направлении. Главным сторонником идеи о сохранении свободной торговли в пределах Британской империи при одновременном проведении протекционистской политики в отношении других государств был Джозеф Чемберлен (Joseph Chamberlain)[24]. Вот как описывает эту смену курса Лилиан Ноулс (Lillian Knowles):
«В 1886-1914 гг. в английской политике произошли большие изменения. Это был период отхода от принципа laissez-faire в области колонизации, торговли, промышленности и сельского хозяйства. Великобритания приступила к модификации своих космополитических идей свободы торговли и laissez-faire, сосредоточивая внимание на развитии торговли в рамках самой Британской империи» [25].
В 1897 г. Великобритания денонсировала договоры с Германией и Бельгией, не позволявшие ей предоставлять торговые преференции собственным колониям. Однако принципиальный разрыв с политикой свободной торговли произошел в 1915 г., когда правительство ввело тарифы в размере 33 1/3% на импортные автомашины и запчасти к ним, музыкальные инструменты, часы и кинопленку. Принятые позднее законы расширили список товаров, подпадавших под протекционистские тарифы [26].
Отказ от свободной торговли в годы Первой мировой войны совпал с началом экономического упадка Великобритании. Свободная торговля была главной опорой всей британской рыночной экономической политики. Когда эта опора рухнула, в стране начали приниматься различные меры социалистического толка. 20 век вошел в историю Великобритании как период почти постоянного усиления вмешательства государства в экономику, и одновременного ослабления ее могущества и влияния на международной арене[27].
Соединенные Штаты
Некоторые сторонники протекционизма утверждают, что экономической мощью и процветанием США обязаны торговым барьерам. Однако история развития торговли в США состоит из нескольких различных этапов. Точнее было бы сказать, что экономика страны развивалась, несмотря на ограничение импорта.
Колония обретает независимость
По отношению к своим американским колониям Британия проводила меркантилистскую политику. Метрополия считала, что колониальная торговля должна приносить ей материальную выгоду. Законы о мореплавании, как уже отмечалось, требовали, чтобы вся торговля с колониями осуществлялась британскими кораблями с британскими командами. Кроме того, некоторые товары предписывалось доставлять не сразу в пункт назначения, а сначала на Британские острова. Меркантилистская политика наносила колониям немалый ущерб
[28]. В этом смысле можно сказать, что меркантилизм Лондона стал одним из существенных факторов, обусловивших Американскую революцию.
Однако после обретения независимости многие американцы начали выступать за тот самый протекционистский курс, который они прежде осуждали [29]. Главный сторонник ограничения импорта Александр Гамильтон обосновывал свои предложения ссылками на интересы нарождающейся промышленности. В своем «Докладе о мануфактурах» (1791 г.) он отмечал:
«Превосходство, которым издавна обладают государства, заботливо доводившие до совершенства ту или иную отрасль промышленности, представляет собой грозное препятствие … для учреждения той же отрасли в стране, где она прежде не существовала. Поддерживать конкуренцию на равных условиях между недавно созданной промышленностью одной страны и зрелой промышленностью другой, как по ценам, так и по качеству, в большинстве случаев нецелесообразно. По необходимости разница в условиях должна быть значительной, ведь, чтобы не дать сопернику добиться успеха, потребна чрезвычайная помощь и защита государства»[30].
Первая волна протекционизма
Хотя Конгресс ввел первый тариф уже в 1789 г., его главной целью были дополнительные государственные доходы. Размеры тарифов варьировались от 5 до 15%; средний уровень составлял примерно 8,5%. Однако в 1816 г. Конгресс установил уже явно протекционистский тариф в размере 25% на большинство видов текстильной продукции, и до 30% на ряд промышленных товаров. В 1824 г. протекционистские меры были распространены на изделия из шерсти, железа, пеньки, свинца и стекла. Ставки тарифов на другую продукцию также были повышены.
Первая волна протекционизма достигла апогея в 1828 г. с введением так называемого «Тарифа мерзостей» (Tariff of Abominations). Средний уровень тарифов повысился почти до 49%. Однако уже в 1832 г. Конгресс начал сокращать тарифы; годом позже произошло их дальнейшее снижение. В 1842 г. тарифы были вновь увеличены, но к 1846 г. они опять поползли вниз, а в 1857 г. году были сокращены еще раз. После принятия закона 1857 г. их средний уровень составил 20% [31].
Провал тарифной политики
Экономист Фрэнк Тауссиг (Frank Taussig), тщательно исследовавший эти тарифные меры, пришел к выводу, что они нисколько не способствовали развитию американской промышленности. «Почти ничего, или вообще ничего, не было достигнуто в результате протекционистской политики, проводившейся Соединенными Штатами» в первой половине 19 века, заключает он. Эти данные заставляют серьезно усомниться в обоснованности аргументов относительно защиты молодых отраслей промышленности. «На тех, кто говорит о необходимости оберегать «молодые» отрасли, таким образом, никак не влияют выводы, сделанные на основе практического опыта Соединенных Штатов, опробовавших эти меры на практике: они доказывают, что намеренное введение протекционистских тарифов в 1816, 1824, и 1828 г. не принесло особых результатов», - замечает Тауссиг
[32].
Таким образом, история торговой политики США на первом этапе существования страны демонстрирует шаткость тезиса о том, что протекционизм способен помочь становлению промышленности. На практике так называемые «нарождающиеся отрасли» не могут обрести конкурентоспособность за «оградой» торговых барьеров: они так и остаются неразвитыми, а потому их приходится защищать до бесконечности. Готфрид фон Хаберлер (Gottfried von Haberler) отмечает в этой связи:
«Практически все промышленные тарифы поначалу вводились для защиты нарождающейся промышленности, и сопровождались обещаниями, что через несколько лет, когда эти отрасли достаточно окрепнут, чтобы устоять в борьбе с иностранной конкуренцией, ограничения будут отменены. На деле же этот момент не наступает никогда. Заинтересованные круги постоянно требуют сохранить тарифы. Так временные «защитные» тарифы превращаются в постоянные, чтобы сохранить отрасли, которые они ограждают»[33].
Необходимо также иметь в виду, что негативное воздействие тарифов в Америке 19 века с лихвой компенсировалось экономической деятельностью по освоению западной части континента. В этом столетии в Америку прибыло до 20 миллионов эмигрантов. Кроме того, экономический рост во многом обеспечивался развитием транспорта, сельского хозяйства, добывающих отраслей и созданием инфраструктуры. Ведь сами Соединенные Штаты по сути представляли собой гигантскую – размером с континент – зону свободной торговли, раскинувшуюся от Атлантики до Тихого океана: ее протяженность равнялась расстоянию от Мадрида до Москвы.
График 1: Таможенные пошлины в качестве доли от стоимости импорта
Источник: Министерство торговли США
После Гражданской войны также произошла некоторая либерализация тарифов, в основном не в виде их сокращения, а за счет освобождения товаров от пошлин. Как видно из графика 1, до этого пошлины составляли немалый процент от общей стоимости импортных товаров: об этом свидетельствует значительное совпадение между уровнем тарифов на весь импорт, и только на товары, облагаемые пошлинами. Однако после Гражданской войны между этими показателями наблюдается резкое расхождение.
Тарифная политика в конце 19 – начале 20 века
В ходе предвыборной кампании 1888 г. Республиканская партия выступала за повышение тарифов для защиты американской обрабатывающей промышленности. Победа Бенджамина Гаррисона (Benjamin Harrison) над сторонником свободной торговли демократом Гровером Кливлендом (Grover Cleveland) привела к введению в 1890 г. «тарифа Маккинли». Примечательной чертой тарифных дебатов в 1890 г. стал тот факт, что протекционисты уже не делали вид, будто высокие тарифы необходимы в интересах молодых отраслей. Даже зрелые отрасли промышленности, утверждали они, нуждаются в защите. Другой их аргумент состоял в том, что высокие тарифы позволят сократить профицит бюджета: сторонники протекционизма понимали, что достаточно высокие ставки настолько снизят объем импорта, что тарифные доходы государства упадут
[34].
Следующие 20 лет протекционистские тарифы оставались краеугольным камнем торговой политики республиканцев. Так, в 1909 г. они настолько активно требовали введения Тарифа Пэйна-Олдрича, что президент Уильям Говард Тафт (William Howard Taft) в качестве политической уступки демократам за поддержку этого шага согласился на 16 поправку к Конституции США, санкционировавшую учреждение федерального подоходного налога [35]. Пожалуй, это был один из самых деструктивных компромиссов в истории – типичный пример ситуации, от которой проиграли все.
Тариф Андервуда, принятый в 1913 г., после прихода к власти администрации Вудро Вильсона, несколько либерализовал торговлю. Но как только республиканцы после Первой мировой войны вернулись в Белый дом, они вновь повысили тарифы. Тариф Фордни-Маккамбера в 1922 г. привел к общему повышению тарифных ставок. В то же время, этот закон наделял президента полномочиями снижать существующие тарифы на 50%.
Углубление депрессии
Последним вопиющим актом протекционистов-республиканцев стал Тариф Смута-Хаули, принятый в 1930 г. Ставки обложения пошлинами импортных товаров достигли самого высокого уровня за 100 с лишним лет. В большинстве случаев увеличение составляло 50%, а иногда доходило до 100%. На таблице 1 показано, насколько увеличились тарифы в 1920-х гг. в результате принятия законов Фордни-Маккамбера и Смута-Хаули. По оценкам авторов одного недавнего исследования Тариф Смута-Хаули привел к удвоению ставок, установленных законом Андервуда
[36].
График 2: Сокращение мировой торговли после введения Тарифа Смута-Хоули
Источник: Лига Наций
Экономисты и историки и сегодня спорят о том, какую роль Тариф Смута-Хоули сыграл в наступлении Великой депрессии [37]. Впрочем, какова бы ни была степень этого воздействия, оно носило негативный характер, и само введение тарифа, несомненно, было неверным шагом. Как видно из графика 2, после принятия Закона Смута-Хоули мировая торговля пережила настоящий обвал. Таким образом, если он и не стал единственной причиной Великой депрессии, то несомненно усугубил и без того неблагоприятную ситуацию.
По пути свободной торговли
Впрочем, по крайней мере в политическом плане, воспоминания о Тарифе Смута-Хоули долго поддерживали в американцах приверженность свободной торговле. Более 60 лет основополагающим принципом внешнеэкономической политики США было сокращение тарифов и всех торговых барьеров и предотвращение «экономических войн» любой ценой. Лучшим способом достижения этих целей считались многосторонние переговоры. Поэтому Соединенные Штаты взяли на себя инициативу в выработке Генерального соглашения о тарифах и торговле, которое в послевоенные годы позволило сократить тарифы в мировом масштабе, и проведении важнейших раундов переговоров о либерализации международной торговли под эгидой ГАТТ, в том числе Раунда Кеннеди, Токийского раунда, и Уругвайского раунда.
В последние годы, однако, консенсус относительно свободной торговли в США начал слабеть. Сегодня протекционистские требования достигли почти такого же накала, как в 1929 г. После второй мировой войны сторонники протекционизма в основном не решались открыто называть себя протекционистами. Сейчас, однако, видные политики вроде кандидата в президенты от Республиканской партии Пата Бьюкенена (Pat Buchanan) и сенатора-демократа от Южной Каролины Эрнеста Холлингса (Ernest Hollings) говорят об этом с гордостью [38]. Тем не менее протекционистская политика никогда не являлась источником экономической мощи Америки. И сегодня, к счастью, преобладающей тенденцией экономического курса США остается приверженность свободе торговли.
Япония
Одной из причин ослабления консенсуса по поводу свободы торговли в США является представление о том, что основой процветания Японии стал протекционизм и государственная поддержка промышленности. На самом же деле она обязана этим не протекционистским мерам, а разумной экономической политике. Протекционизм веками сдерживал развитие Японии, а мировой экономической державой ее сделала как раз свобода торговли.
Протекционизм – источник слабости
В период сёгуната клана Токугава, в 17-19 вв., Япония была почти полностью изолирована от внешнего мира. Хотя ограниченные контакты с португальцами и голландцами все же поддерживались, японцам было запрещено выезжать за рубеж, и даже строить океанские суда. В результате в Японии феодализм просуществовал намного дольше, чем в Европе, а индустриализация находилась в зачаточном состоянии в тот период, когда Запад уже прошел через Промышленную революцию
[39].
В 1853 г. правительство США организовало военно-морскую экспедицию под командованием коммодора Мэтью Перри (Matthew Perry), чтобы заставить Японию открыть один из торговых портов для пополнения запасов американских кораблей, следующих в Китай и обратно. Когда американский боевой корабль вошел в Токийский залив и офицеры эскадры вынудили слабую Японию принять все свои условия, многие лидеры страны осознали, что изоляция больше невозможна. Чтобы стать могучей державой, способной отстоять свои интересы, Япония должна была наладить экономические связи с остальным миром. Начался постепенный выход из изоляции, кульминацией которого стала Революция Мейдзи 1868 г.: в результате сёгун был свергнут, и власть вернулась к императору.
Усиление за счет торговли
После Реставрации торговля играла важную роль в экономическом развитии Японии. Хотя первоначально в ней доминировали иностранцы, японцы быстро освоили навыки конкурентной борьбы: они импортировали технологии и ноу-хау, и быстро внедряли их в промышленность
[40]. Необходимо помнить, что с последних десятилетий 19 века Япония практически полностью приняла на вооружение принципы свободной торговли. Это было связано с тем, что ее договоры с другими державами не позволяли ограничивать торговлю, а государство в основном не вмешивалось в экономику[41].
Даже после Первой мировой войны, когда Япония отчасти перешла к протекционизму и в стране набрала обороты милитаризация, экономический рост здесь по-прежнему основывался в первую очередь на частной инициативе. Исследовав развитие японской экономики в 1868-1938 гг., Уильям Локвуд (William Lockwood) пришел к такому выводу:
«Изучение всего процесса экономического развития в современной Японии приводит к заключению о том, что его реальные движущие силы в основном лежали за пределами сферы национально-политических амбиций и деятельности государства. Последняя в лучшем случае лишь ускорила процесс индустриализации, обусловленный сочетанием всей совокупности факторов . . . . Помимо рутинного набора услуг, оказываемых государством, его проекты обеспечивали лишь незначительную долю валового национального продукта. Более того, подлинный экономический рост в Японии в основном ограничивался теми сферами частнопредпринимательской деятельности, которые в наименьшей степени затрагивались государственной поддержкой и «политизированными» субсидиями» [42].
Протекционистские войны
В 1930-х гг., после начала Великой депрессии, Япония столкнулась с закрытием рынков сбыта и попытками двух колониальных гигантов – Великобритании и Франции – «замкнуть» товарооборот в пределах собственных империй. В результате Япония пришла к выводу о необходимости захвата собственных колоний, чтобы получить гарантированный доступ к рынкам сбыта и сырьевым ресурсам. В 1931 г. она вторглась в Манчжурию, а в 1937 г. развязала агрессию против Китая. В ответ на американское нефтяное эмбарго, ставшее следствием этой империалистической политики, Токио счел необходимым вторгнуться в Индонезию и другие азиатские страны. Результатом стало нападение на Пирл-Харбор и вступление США во Вторую мировую войну.
Провалы МВТП
После войны государство в Японии сохранило ряд рычагов контроля над торговлей и инвестициями. Министерство внешней торговли и промышленности (МВТП) получило широкие полномочия по использованию этих рычагов во благо отечественной индустрии. Величайшие экономические достижения Японии в послевоенный период привели многих наблюдателей к заключению, что ключом к этому успеху стала «активная промышленная политика» МВТП
[43]. При более тщательном анализе, однако, этот вывод выглядит сомнительным. Так, еще в 1976 г. Филипп Х. Трезис (Philip H. Trezise) обнаружил, что:
«В тот период, когда японская экономика росла особенно впечатляющими темпами, МВТП, конечно, осуществляло, как в правовых рамках, так и за их пределами, чрезвычайно активное руководство, помощь, и вмешательство в дела частного сектора. Политика, проводившаяся МВТП – защита от импорта, контроль над иностранными инвестициями и закупками зарубежных технологий, финансовая помощь отдельным отраслям через государственные кредитные учреждения, выборочные налоговые льготы, и административные меры для недопущения чрезмерного инвестирования и перепроизводства – ни в коем случае не препятствовала динамичному развитию экономики. Однако куда менее очевидно, действительно ли эта политика вносила тот последовательный и позитивный – и уж тем более решающий – вклад в экономический рост, который ей приписывается»[44].
За годы, что прошли после публикации этой работы, сомнения относительно вклада МВТП в процветание Японии только усилились. Среди провальных проектов этого министерства можно назвать следующие:
- В начале 1950-х гг. МВТП пыталось ликвидировать все автостроительные компании, кроме Toyota и Nissan; по его мнению, наличие в отрасли более двух фирм вредило ее эффективности. К счастью для японской экономики, эти усилия потерпели неудачу[45].
- Тогда же, в начале 1950-х гг., МВТП не дало разрешения Sony на импорт технологий по производству транзисторов. Хотя в конечном итоге фирме удалось заставить министерство изменить решение, ей пришлось два года ждать получения санкции – и все потому, что один чиновник из МВТП полагал, что Sony не справится с этим производством[46]. В то же время, МВТП оказывало помощь двум фирмам, выпускавшим стремительно устаревающие ламповые радиоприемники[47].
- Тридцатилетние попытки Японии создать бридерный ядерный реактор закончились неудачей; на проект было затрачено не менее 5 миллиардов долларов[48].
- Запущенный с большой помпой в 1982 г. проект разработки компьютера «пятого поколения» был прекращен в 1992 г., когда стало ясно, что развитие компьютерной промышленности пошло совсем не по тому пути, что прогнозировался чиновниками из МВТП[49].
- Масштабная программа разработки технологии телевидения высокой четкости провалилась: система, в создание которой МВТП вложило 1,2 миллиарда долларов, оказалась морально устаревшей[50].
Среди других неудачных затей МВТП можно назвать планы создания торгового судна с ядерной силовой установкой, подавление развития кабельного телевидения в Японии, поскольку предпочтение отдавалось спутниковому, проект разработки морской буровой установки, управляемой дистанционно, и атомной доменной печи для сталелитейной промышленности [51]. Тщательный эмпирический анализ всех крупнейших промышленных проектов в Японии, проведенный Институтом экономических исследований при Гарвардском университете, показал: государственные субсидии никак не влияли на их успех или неудачи[52]. Сегодня МВТП рассматривается как устаревшее ведомство, которое может иметь право на существование только в случае коренной перестройки[53].
Конечно, Япония сохраняет значительное активное сальдо в двусторонней торговле с США, однако сегодня экономисты приписывают это скорее действию макроэкономических факторов, а не торговым барьерам или промышленной политике. Вкратце ситуацию можно охарактеризовать так: в Японии существует «избыток» накоплений, а в США – «недостаток». Поэтому Япония «экспортирует» избыточные накопления в Соединенные Штаты, что и ведет к положительному сальдо ее торгового баланса.
Возможно, Япония никогда не станет абсолютным сторонником свободной торговли, однако даже в худших своих проявлениях ее протекционистская политика не достигала таких масштабов, как утверждали многие «ястребы от экономики» в США [54]. На деле ее успехи связаны в первую очередь с разумной экономической политикой. Налоги в Японии, особенно налоги на капитал, традиционно невелики. Уровень накоплений всегда был высок, а дефицит бюджета – невелик. Хотя японские компании в определенной степени защищены от иностранной конкуренции, на внутреннем рынке соперничество между ними носит весьма ожесточенный характер. Инфляция сохраняется на низком уровне, права собственности гарантируются[55]. Названных причин вполне достаточно для объяснения экономических достижений Японии.
Германия
В качестве образца для подражания американские протекционисты также называют Германию. Пат Бьюкенен, к примеру, подкрепляет свои аргументы цитатами из трудов немецкого протекциониста Фридриха Листа (Friedrich List) [56]. Однако изучение германской истории, да и более глубокое прочтение книг того же Листа, не подтверждает тезиса об эффективности протекционистского пути к процветанию.
Ущерб от протекционизма
Во-первых, не стоит забывать, что еще в начале 19 века Германия представляла собой расплывчатую конфедерацию независимых государств. Крупнейшими из них были Пруссия и Австрия. С экономической точки зрения главной ее проблемой было существование многочисленных торговых барьеров, возведенных германскими государствами, которые препятствовали масштабному развитию промышленности и сдерживали рост политического влияния Германии. Важное место среди таких барьеров занимали необычайно высокие сборы за передвижение по рекам, а ведь до появления железных дорог речной транспорт был фактически единственным средством перевозки больших партий товаров. Британский путешественник, побывавший в Германии в 1820 г. описывал эту таможенную систему таким образом:
«На Везере между Менденом и Бременом действует не менее 22 пунктов для сбора пошлин, из которых семь принадлежат сюзерену Ганновера. . . . На каждой такой таможне все суда останавливают, а их груз досматривают. В среднем на досмотр одного судна уходит час, в результате на дорогу из одного из этих городов в другой тратится целый день. Подобная пустая трата времени наносит всем заинтересованным сторонам, наверно, больше ущерба, чем пошлины, которые платят купцы. … Говорят, что расходы на сбор этих пошлин равны их общей сумме[57].
Либерализация перемещения товаров
Концепции Листа следует воспринимать именно в контексте этой крайней разрозненности и препятствий, которые она чинила торговле. Хотя он выступал за протекционистские меры против импорта из-за пределов Германии, внутри самой страны Лист требовал ликвидации всех барьеров, в том числе речных сборов
[58]. В конечном итоге его точка зрения возобладала: в 1833 г. германские государства заключили Таможенный союз (Zollverein). К 1854 г. к союзу присоединились все государства, существовавшие на территории Германии. Другими словами главным экономическим предприятием германских государств в первой половине 19 века было создание обширной зоны свободной торговли в центре Европы. Эти усилия были окончательно завершены объединением Германии в 1871 г. в результате политики прусского канцлера Отто фон Бисмарка. Не случайно Листа в Германии почитают, как одного из инициаторов объединения страны.
Лист выступал за протекционизм в первую очередь по политическим соображениям – в интересах объединения Германии. Что же касается его чисто экономических аргументов в пользу ограничения импорта, то они сводились к дискредитированному сегодня тезису о поддержке молодой промышленности. Однако Лист мыслил протекционистскую политику как временную, а отнюдь не постоянную меру. Во всех остальных аспектах этот экономист в целом поддерживал свободный рынок [59].
Возврат к ограничениям
До 1879 г. общий уровень тарифов в Германии был весьма низким. Однако именно в этом году страна начала осуществление протекционистской тарифной политики. Хотя за этот курс, как водится, выступали группы интересов, в данном случае из металлургической промышленности, он сдерживался наличием в стране масштабного аграрного сектора, чьи представители в целом выступали за свободу торговли и нуждались в открытых рынках сбыта для своей продукции. Политический баланс сместился в пользу протекционизма из-за потребности государства в дополнительных доходах – по крайней мере именно этим Бисмарк мотивировал свою поддержку повышения тарифов
[60] .
По иронии судьбы, распространение протекционизма в других странах в конечном итоге вынудило Германию поумерить свою тарифную политику. Начиная с 1891 г. она заключила серию двусторонних торговых соглашений с другими государствами, предусматривавших снижение тарифов на многие импортные товары в ответ на аналогичные меры в отношении германского экспорта. Однако новый тарифный закон 1902 г. сузил возможности правительства по снижению ставок за счет двусторонних соглашений, установив фиксированный нижний предел тарифов на многие товары.
Первая мировая война привела к разрыву торговых отношений между Германией и ее противниками, а в период Великой депрессии рухнула вся система мировой торговли. Более того, после прихода Гитлера к власти в 1933 г. в стране начал воплощаться характерный для фашистской идеологии принцип автаркии, а в торговой политике руководством к действию стал тезис о том, что мировая торговля находится в руках капиталистов и евреев, стремящихся нажиться за счет Германии. В результате до конца Второй мировой войны в стране сохранялись высокие тарифы.
После войны союзные оккупационные власти попросту сохранили все элементы контроля, введенные нацистами. Торговля полностью контролировалась союзниками. Таким образом, в этот период главным препятствием ее развитию был прямой контроль, а не тарифная политика.
Новая либерализация
В 1948 г. Людвиг Эрхард (Ludwig Erhard), занимавший тогда пост министра экономики Западной Германии, буквально в одночасье провел масштабную реформу всего народного хозяйства. Хотя наибольшую известность приобрели его шаги по финансовой стабилизации, другими ключевыми элементами преобразований стали налоговая реформа, либерализация торговли и реформа в сфере государственного регулирования. Позднее Эрхард объяснял: у него просто не было иного выхода, кроме как действовать радикально – ведь если для изменения любой нормы регулирования требовалось разрешение оккупационных властей, то для их полной отмены санкция была не нужна
[61]. Генри Уоллич (Henry Wallich) описал, что происходило в стране на следующий день после вступления в силу финансовой реформы и отмены контроля над ценами:
«21 июня 1948 г. в магазинах снова появились товары, деньги начали выполнять свою обычную функцию, «черный» и «серый» рынки съежились, вылазки в деревню за продуктами прекратились, производительность труда увеличилась, а выпуск продукции резко пошел вверх. Настроение в стране изменилось в одночасье. Бледные, голодные люди, похожие на живых мертвецов, бродившие по улицам в вечных поисках продуктов, сразу же ожили»[62].
Хотя основную заслугу в экономическом возрождении Германии по-прежнему приписывают Плану Маршалла, динамичный экономический рост в стране начался еще до того, как помощь в рамках этого плана начала поступать. Более того, одним из важнейших, но малоизвестных элементов Плана Маршалла была увязка финансовой помощи с либерализацией торговли. Следует помнить, что помощь по Плану Маршалла получали 16 европейских государств. Поначалу она использовалась для финансирования расширения товарооборота между этими странами, объединившимися в Организацию европейского экономического сотрудничества (предшественницу нынешней Организации экономического сотрудничества и развития). Таким образом, главный импульс, который дал План Маршалла послевоенному процветанию Европы, состоял в устранении торговых барьеров [63].
В дальнейшем Эрхард продолжал либерализацию германской торговли, считая ее важной движущей силой роста. Кроме того, он был уверен, что в условиях беспрепятственного соперничества с иностранными производителями немецкая промышленность станет более конкурентоспособной [64].
Германия не придерживалась и не придерживается стопроцентной фритредерской политики, однако в послевоенные годы ее курс в сфере внешней торговли был более либеральным, чем у любой другой европейской страны. Так, в начале 1980-х гг. она ограничила импорт гораздо меньшего количества товаров, чем остальные государства Западной Европы. Ее ограничения распространялись на 47 видов изделий, а во Франции и Италии аналогичные меры затронули более 500 категорий товаров[65]. Кроме того, в 1992 г. Германия стала инициатором ликвидации торговых барьеров и введения свободной торговли в рамках Европейского союза.
Заключение
Целью автора было продемонстрировать, что, в общем и целом, страны достигают богатства и могущества за счет свободной торговли, а протекционизм ведет их к упадку. Хотя ни одно из рассмотренных выше государств не практиковало и не практикует свободную торговлю в чистом виде, каждое из них в период своего «золотого века» отличалось экономической открытостью. Более того, история стран, которые, как считается, добивались роста за счет протекционистской политики – Германии и Японии – на самом деле не вписываются в рамки этой модели.
