Политика протекционизма неминуемо оборачивается падением жизненного уровня миллионов людей – рядовых граждан и потребителей.
Во всех странах сторонники ограничения торговли как правило считают, что их предложения по сокращению взаимодействия экономики их страны с другими экономиками каким-то образом приведут к созданию новых рабочих мест для ее граждан и увеличению их зарплат. Они уверены: если заставить потребителей приобретать товары и услуги, произведенные внутри страны, ее экономика укрепится.
Однако ограничения импорта не позволяют потребителям отстаивать свои интересы, обращаясь к зарубежным поставщикам, когда отечественные не удовлетворяют их запросы. Поставщики, чье производство зависит от импортных запчастей и сырья, теряют конкурентоспособность. Одним словом, в отсутствие конкуренции у поставщиков не возникает серьезных стимулов для обретения конкурентоспособности.
Протекционизм не позволяет людям сводить к минимуму или избегать воздействия негативных последствий неразумной политики собственного государства. Так, высокие налоги и бесцеремонное государственное регулирование могут подорвать эффективность отечественных производств. Если при этом потребители имеют возможность удовлетворять свой спрос за счет покупки зарубежной продукции, они могут ослабить последствия подобной ситуации. Однако протекционистская политика блокирует этот путь и не создает у государства стимулов, чтобы пересмотреть провальный экономический курс. Доказательством тому служит опыт Аргентины, Индии, Евросоюза и Японии.
Аргентина
Аргентина — одна из немногих стран, которые в XX веке прошли путь от богатства к нищете. Примерно с 1880 года до Первой мировой войны она была одним из самых процветающих государств мира. Считалось, что по уровню благосостояния Аргентина уступала лишь Австралии, Канаде и Соединенным Штатам.
Богатая страна
В начале XX столетия о преуспевающих людях часто говорили: «Богат, как аргентинец». Многие роскошные здания, которые мы видим в Буэнос-Айресе, построены в конце XIX — начале XX века. Среди них гигантские, богато украшенные архитектурные памятники в классическом стиле, такие как Национальный банк (построен в 1888 году), мэрия (1891), Casa Rosada (1894) и Национальный Конгресс (1906). Здание оперы Colon (1907) может соперничать с миланской La Scala. А Проспект 9 июля по ширине превосходит Елисейские поля в Париже.
Британский писатель Джеймс Брайс (James Bryce) в 1916 году с энтузиазмом отмечал:
Все здесь современно и ново: все принадлежит благополучному настоящему и пророчит еще более радужное будущее. Аргентина напоминает североамериканский Запад. Быстрое и неуклонное увеличение ее сельскохозяйственного производства и столь же быстрое развитие средств транспорта говорят о важнейшем значении этой страны и ее будущей великой роли в нашем мире. Аргентина — это США южного полушария.
Экономический бум в Аргентине был обусловлен несколькими причинами. Ее гигантские равнины (пампасы) относились к числу самых плодородных сельскохозяйственных земель планеты. После 1880 года страна жила в условиях прочного мира. Налоги были низкими, песо свободно обменивался на золото. Серьезных ограничений передвижения людей, товаров и капитала не существовало. По притоку иммигрантов Аргентина уступала только Соединенным Штатам. Более 9 миллионов европейцев, в основном испанцев, итальянцев и немцев, начали в этой стране новую жизнь, ускоряя динамику ее экономического развития. По состоянию на 1895 год почти 85% компаний, находившихся в индивидуальной собственности, принадлежали аргентинцам иностранного происхождения.
Строительство железных дорог, развитие промышленности и сельского хозяйства финансировались за счет иностранных инвестиций. В начале XX века, по оценкам, половина общей протяженности железных дорог на Южноамериканском континенте приходилась на долю Аргентины. Аргентинцы проявили себя как самые умелые скотоводы на всей планете, а с появлением технологии замораживания мяса они получали огромные прибыли за счет обслуживания заокеанских рынков сбыта. Аргентина стала одним из крупнейших мировых экспортеров зерна, говядины и шерсти. По уровню грамотности населения она превосходила все другие страны Южной Америки.
Перонизм — протекционистский путь
Однако после Первой мировой войны аргентинское государство стало все активнее вмешиваться в экономику; в период Великой депрессии эта тенденция только усилилась. Полковник Хуан Перон, возглавивший страну в середине 1940-х годов, взял за образец экономическую политику своего кумира — Бенито Муссолини. Государство национализировало частные компании, увеличивало налоги, осуществляло регулирование цен, ввело завышенный курс национальной валюты и способствовало принудительному объединению работников в профсоюзы. Но центральное место в его этатистской политике занимал протекционизм в сфере внешней торговли, конфискация иностранной собственности, а также ограничение или даже прямой запрет на владение активами для иностранцев.
Результатом, естественно, стали повышение цен и хронический дефицит. Пожалуй, наиболее унизительным следствием этой политики стал тот факт, что в конце 1940-х годов в Аргентине возник дефицит двух видов продукции, считавшихся главными символами экономического развития страны — зерна и говядины.
К 1990 году из-за протекционистской политики Аргентина оказалась в изоляции от мировых рынков. Средний уровень таможенных тарифов составлял 29% (для сравнения, соответствующий показатель для США равен 3%). На некоторые импортные товары — автомобили, автозапчасти, сталь, изделия нефтехимии, пластмассы, текстильное волокно — ставки тарифов были еще выше. Система лицензирования ограничивала импорт примерно 3000 видов продукции, включая автомобили, сахар, алкогольные напитки, лекарства, сырье для фармацевтической промышленности, кожу, обувь, наручные часы, одежду, синтетическое и натуральное волокно. Аргентина придерживалась политики по принципу «покупать свое», создавая преимущества для отечественных производителей даже в тех случаях, если их изделия стоили на 60% дороже аналогичных зарубежных товаров. Во многих отраслях — например страховании и авиаперевозках — власти не допускали конкуренции.
Подобные ограничения затрудняли аргентинцам сотрудничество с соседними странами. Так, аргентинские фирмы долгое время покупали жесть на 25% дороже, чем их конкуренты из США, хотя производители из близлежащей Боливии могли поставить эту продукцию по весьма низкой цене. Аналогичным образом, за медную проволоку аргентинские компании платили на 40% больше, чем американские, хотя с богатой медью Чили у страны есть общая граница протяженностью 2500 миль.
Стремясь защитить «стратегически важные» отрасли промышленности, аргентинское правительство не позволяло гражданам страны закупать современную электронику у зарубежных поставщиков. Мануэль Танойра (Manuel J. Tanoira), занимавший в 1980 году пост министра экономического развития, отмечал:
Местная электронная промышленность защищена высокими пошлинами на любое импортируемое оборудование. В результате аргентинские пользователи должны покупать зарубежные компьютеры, видеомагнитофоны и иное современное электронное оборудование в 3–4 раза дороже по сравнению с мировыми ценами. Утверждается, что задача этих пошлин состоит в защите отрасли (созданной в основном на деньги налогоплательщиков), объем производства которой составляет 100 миллионов долларов и которая выпускает устаревшее оборудование ограниченными партиями. Только очень богатый человек может позволить себе видеомагнитофон за 1200 долларов или компьютер за 400 долларов, притом, что в Нью-Йорке аналогичную модель можно купить меньше, чем за сотню.
Недостаток компьютеров ограничивал возможности аргентинских финансовых учреждений. Так, в 1991 году я посетил брокерскую фирму Pardo Rabello Y Cia, S.A., занимавшую два этажа офисного здания в центре Буэнос-Айреса. Там располагались десятки рабочих мест для трейдеров, оборудованные телефонными коммутаторами, но во всех помещениях фирмы я заметил только один компьютерный монитор. А ведь в крупных финансовых компаниях США, Западной Европы и Японии рабочее место каждого брокера как правило оборудовано несколькими мониторами, по которым он следит за котировками акций на биржах разных стран.
Как обходились эти ограничения
Поскольку ограничения импорта и другие правила регулирования в Аргентине становились все сложнее, людям приходилось прилагать массу усилий, чтобы им подчиниться или их обойти. Менеджер предприятия по производству бумаги Гектор Массу (Hector Massuh), к примеру, утверждал: «Экспорт затруднен. Импорт затруднен. Даже оплата счета за электричества — процедура сложная». Некоторые предприимчивые люди — их называли gestores — зарабатывали деньги тем, что помогали другим выполнять необходимые формальности. Танойра указывал:
Ни один аргентинец не станет самостоятельно оформлять заявку на пенсию или регистрировать новый автомобиль. Для этого нанимается gestor — эксперт, знающий, какие документы и процедуры для этого требуются. Для импорта, экспорта и налаживания производства необходимо получить санкцию: этот процесс крайне забюрократизирован и занимает долгое время. Порой к моменту получения разрешения изделие, ради которого все это затевалось, уже устаревает.
Многие аргентинцы в счетах-фактурах завышали стоимость ввозимых из-за рубежа товаров. Это позволяло им под видом «оплаты импорта» обойти валютные ограничения, и перевести свои деньги на зарубежные счета. В конце 1980-х годов центральные власти ослабили импортные ограничения для некоторых регионов — например, Огненной Земли, — пытаясь стимулировать их индустриализацию. Результатом, однако, стало создание отличной «лазейки» для тех, кто хотел вывезти деньги из страны. Стоимость импортных товаров порой завышалась в 500 раз. Как отмечала деловая газета Ambito Financiero, если представленные счета-фактуры принимать на веру, то ввезенных стройматериалов хватило бы, чтобы соорудить крышу над всей территорией Огненной Земли, а каждый ее житель должен был бы съедать по десять бифштексов и выкуривать по 45 пачек сигарет в день. В одном из таких счетов, к примеру, указывалась стоимость одного шурупа в размере 1000 долларов.
Поскольку существовавшие в Аргентине правила позволяли инвалидам беспошлинно покупать машины за рубежом, многие из них превратили эту деятельность в масштабный промысел. В результате официальными владельцами дорогих автомобилей становились инвалиды, не имевшие серьезных источников дохода и даже водительских прав. Так, «скваттерше» из Буэнос-Айреса Розе Галази (Rosa Galasi), парализованной из-за полиомиелита и зарабатывавшей на жизнь продажей носков с лотка, принадлежал серый BMW 520I; на самом деле машиной пользовался ее шурин. А менеджер издательства Констансио Виджил (Constancio Vigil) купил свой «Мерседес» у Хуана-Карлоса Альбаррасина (Juan Carlos Albarracin) — одноногого лифтера, работавшего в здании, где располагался его офис. Сам Альбаррасин разъезжал по городу на телеге, запряженной лошадью. Рассказывали, что один инвалид ввез в страну целых 2000 автомобилей (общая экономия на таможенных пошлинах составила 60 миллионов долларов).
Подобные махинации становились темами для анекдотов. Вот один из них: в Буэнос-Айресе полицейский останавливает водителя и спрашивает, почему он управляет машиной, принадлежащей другому. Тот отвечает: «Так владелец же не может — он слепой». А вот другой анекдот из той же серии — жена навещает мужа в больничной палате и говорит: «У меня для тебя две новости — плохая и хорошая. Плохая — тебе придется ампутировать ногу. Хорошая — теперь ты заработаешь не одну тысячу долларов, став подставным владельцем “Мерседеса”».
Наследие протекционизма
Результаты политики аргентинского правительства удачно подытожил бизнесмен Ланус де ла Серна (Lanus de la Serna):
Разрыв международных связей, падение добычи нефти, добыча угля, который никому не нужен, пенсии, на которые не проживешь, авиаперевозки по маршрутам, которыми никто не пользуется, незавершенные стройки нефтехимических предприятий, насилие, некомпетентность и разнобой, дезинформация со стороны государственного телевидения и радио, бестолковая система соцобеспечения с огромными очередями, железо с высоким содержанием серы, которое никто не покупает, верфи, чье содержание обходится дороже, чем можно выручить за построенные на них суда, неработающий водопровод, протекающие водостоки, устаревшие, неэффективно работающие и дорогие в обслуживании порты, древний, медленный, ходящий с перебоями общественный транспорт, ненадежная и дорогая система страхования, бесконечные проблемы с фрахтом судов.
В последние годы правительство Аргентины приступило к пересмотру полувекового протекционистского курса, из-за которого страна превратилась из принца в нищего. По иронии судьбы, инициатором этих реформ стал президент Карлос Менем (Carlos Menem), представитель той самой Перонистской партии, основатель которой и довел Аргентину до нынешнего плачевного состояния.
Индия
В 1947 году, когда Индия обрела независимость, ее перспективы выглядели весьма многообещающе. Крупнейшая по численности населения демократическая страна в мире обладала разветвленной сетью железных дорог, сравнительно хорошо подготовленными кадрами государственных служащих и гигантскими ресурсами дешевой рабочей силы. Тем не менее, через десятилетия, прошедшие с момента завоевания независимости, индийская экономика страдала от последствий социалистической и протекционистской политики, которая принесла сотням миллионов ее жителей не процветание, а лишь нищету.
Этатизм и стагнация
В 1950 году доход на душу населения в Индии составлял 150 долларов в год, а средняя продолжительность жизни — 40 лет. В Южной Корее эти показатели были несколько выше — соответственно, 350 долларов и 50 лет, однако Индия заметно обгоняла ее по уровню накоплений — 12% от ВВП против 8% в Южной Корее. Все были уверены, что индийский субконтинент скорее добьется процветания, чем полуостровная Корея.
Тридцать лет спустя среднедушевой доход в Индии составлял всего лишь 230 долларов, а средняя продолжительность жизни — 55 лет. В Южной Корее за это же время доход на душу населения вырос до 2900 долларов в год, а средняя продолжительность жизни — до 69 лет. К этому моменту Южная Корея не только не получала зарубежной помощи уже два с лишним десятилетия, но и выплатила свою внешнюю задолженность. Индия же, напротив, не могла обойтись без такой помощи, а по объему внешнего долга (60 миллиардов долларов) занимала четвертое место в мире.
Удушающая стагнация, постигшая Индию, стала результатом деятельности двух ее самых влиятельных политических лидеров — Мохандаса Ганди и его последователя, первого премьер-министра страны Джавахарлала Неру, взявших в качестве образца советскую модель социализма. В Индии разрабатывались пятилетние планы и национализировались предприятия; промышленность была защищена самыми жесткими ограничениями импорта из всех, что существовали в некоммунистических странах. «Если бы ни один товар не попадал в Индию извне, сегодня здесь текли бы молочные реки с кисельными берегами, — обещал Ганди. — Поэтому иностранные товары и изделия, созданные с помощью сложных машин, должны быть табуированы».
Паралич производства
Государственные предприятия неизбежно утрачивают эффективность, что создает у властей стимулы для их защиты от конкуренции путем ограничения импорта. Наглядный пример тому — ситуация в Индии. В период британского владычества государственный сектор в стране ограничивался железнодорожным транспортом, почтовой и телеграфной службой, а также портами. После обретения независимости он непомерно разросся параллельно с бюрократическим аппаратом. В Индии были созданы Государственный совет по электроэнергетике, Индийская нефтяная корпорация, Всеиндийский совет по кустарным промыслам, Центральный совет по производству шелка, Совет по кокосовым орехам, Комиссия по сельской промышленности, Совет по сельской промышленности, Индийская корпорация по производству ореха кешью, Индийская корпорация по строительству и оборудованию, Государственная торговая корпорация, Корпорация по торговле минералами и металлами, Индийская финансово-промышленная корпорация, Индийский банк промышленного развития, Индийская корпорация реконструкции и т.д. и т.п.
Государство в Индии контролирует 75% промышленных активов, но на их долю приходится лишь треть объема промышленного производства в стране, или четверть от объема ВВП. За последние сорок лет чиновники растратили 120 миллиардов долларов на субсидирование неэффективных производителей.
Специалисты Всемирного банка, исследовавшие состояние 133 государственных предприятий, построенных в Индии к 1987 году, выяснили, что превышение сметной стоимости проектов составило в среднем 82%, а запланированных сроков их осуществления — 71%. Вот один пример: на то, чтобы увеличить выплавку стали на металлургическом комбинате в Бохаро всего на 4 миллиона тонн, государству потребовалось 12 лет.
В 1989 году индийское Министерство по реализации программ распространило отчет, согласно которому общее превышение запланированных сроков осуществления 303 проектов стоимостью свыше 12 миллиардов долларов — по развитию металлургии, железнодорожного транспорта, нефтяной промышленности, электроэнергетики и других отраслей — составило 515 лет, а совокупное превышение сметных расходов — 53%.
Защита неэффективности
Из-за протекционистской политики властей собственноручно созданные государством проблемы распространились на всю экономику, поскольку потребители не имели возможность обращаться к зарубежным поставщикам. Правительство запретило импортировать более 300 категорий товаров, в основном потребительских, которые желали бы приобрести миллионы индийцев. Поступление в страну других товаров было жестко ограничено импортными квотами и самыми высокими в мире протекционистскими тарифами — их средний уровень превышал 130%.
Зарубежные поставщики, которых не отпугнули тарифы, сталкивались в Индии с византийски запутанной системой лицензирования импорта. Для ввоза любого товара требовался весь набор соответствующих лицензий. Их список порой выглядел так: авансовая лицензия, лицензия на средства производства, лицензия на банковские импортные расчеты, специальная лицензия на импортные авансовые банковские расчеты, лицензия на подотчетную сумму, дополнительная лицензия и лицензия на импорт с целью пополнения запасов. Эти документы выдавались только в том случае, если импортируемое изделие признавалось «необходимым» и не производилось в самой стране. Индийские производители имели право опротестовать любую потенциальную лицензию, если ввозимый товар мог составить конкуренцию их продукции. Случаи, когда обработка лицензионной заявки бюрократическим аппаратом занимала более пяти лет, исчислялись сотнями, если не тысячами.
Б.П. Адаркар (B. P. Adarkar), консультант министерств труда, финансов и иностранных дел, ярко описал процесс распространения проблем по экономике из-за протекционистских мер государства:
Примером бесконтрольного роста правил и норм регулирования можно считать «красные книги» по импорту и экспорту — не путайте их с цитатниками Мао, эти «книжечки» составляются аппаратом главного государственного контролера по импорту-экспорту! Они наглухо забивают каналы торговли — подобно тому, как водяные гиацинты подавляют и губят другую растительность. Коридоры секретариатов и других низовых учреждений превращаются в пыточную камеру для просителей-бизнесменов, клянчащих, словно подачку, лицензии на ввоз товара стоимостью в несколько тысяч рупий; появился целый новый класс посредников и маклеров, сосущих, словно пиявки, кровь из соискателей лицензий! Это настоящий рай для мелких чиновников, паразитирующих на «красных книгах» с их бесконечными дополнениями и поправками: они повсюду сеют коррупцию, волокиту, рост производственных издержек, неэффективность, отчаянье и недовольство.
Так, руководство фирмы Tata Truck Company потратило четыре года, оформляя лицензию на покупку за границей одного компьютера. Они подали заявку на более мощную ЭВМ, чем им было нужно, рассчитывая, в случае быстрого получения лицензии, продавать часть компьютерного времени другим пользователям. Бюрократы, однако, приняли решение, что для продажи компьютерного времени Tata необходима дополнительная лицензия. В результате избыточные мощности компьютера простаивали — и это при том, что такие машины тогда были в стране редкостью.
Еще больше способствовал изоляции индийцев от внешнего мира контроль над обменом валюты, особенно ужесточившийся с середины 1950-х. Валюта, которую граждане вывозили из страны, облагалась налогом по ставке 15%. Только чиновники по закону имели право обменивать рупии на иностранную валюту. Кроме того, государство постановило: тратить валютные средства можно исключительно на импорт товаров, которые оно, а не граждане, признают «необходимыми». Все другие валютные операции были запрещены. Кроме того, чиновники поддерживали завышенный курс рупии, из-за чего легальный экспорт, за счет его дороговизны, оказывался неконкурентоспособным за рубежом, что еще больше вынуждало индийских производителей ориентироваться на внутренний рынок. Обременительный валютный контроль также отпугивал потенциальных иностранных инвесторов.
Фирмы, связанные по рукам и ногам
Правительство в Нью-Дели не только отгораживало Индию от внешнего мира; оно сооружало барьеры и внутри страны. Никому не было позволено создать новое промышленное предприятие — или расширить уже существующее — без разрешения властей. Чиновники определяли, кто имеет право открыть новое дело, где эта фирма должна располагаться, какой объем финансирования она может привлечь, какую кадровую политику ей следует проводить и еще многое другое.
Т. Томас (T. Thomas), председатель совета директоров Hindustan Lever Ltd., отмечал:
Попытка создать новое промышленное предприятие в Индии напоминает бег с препятствиями, только здесь, когда вы уже проходите дистанцию, постоянно появляются новые, все более высокие барьеры. По нашим подсчетам, если вы решили вложить в индийскую экономику значительную сумму, осуществление вашего проекта от замысла до начала производства занимает примерно 7 лет. Не меньше половины этого срока отнимают процедуры, необходимые для соблюдения государственных норм регулирования. В случае трехлетней задержки по подобным причинам затраты на реализацию проекта повышаются почти на 50%. В условиях протекционистской политики расплачиваться за это удорожание в конечном итоге приходится индийским потребителям.
Малый бизнес также страдает. Предприниматель из Бомбея Мурарджи Дж. Вайдья (Murarji J. Vaidya) констатирует:
Бизнесмен ничего не может сделать, не оформив разрешения, не пройдя какой-нибудь проверки, не подавая того или иного прошения какому-нибудь государственному чиновнику. Если лавочник намерен продавать какой-нибудь товар, он должен получить на это разрешение: в калькуляции налога с продаж, который он выплачивает, должно быть указано, что он имеет право торговать таким-то и таким-то товаром. Для увеличения ассортимента ему необходимо добиться включения дополнительных товаров в свою лицензию.
Протекционизм разрушил текстильную и швейную промышленность, где дешевизна рабочей силы давала Индии существенные конкурентные преимущества. В 1950-х годах чиновники, несомненно вдохновляясь идеями Ганди, негативно относившегося к современным производствам, начали поощрять традиционные ткацкие промыслы. Хотя изготовленные вручную ткани были дороги даже при дешевой рабочей силе, в защищенной протекционистскими барьерами стране это производство распространялось все больше. Тем временем текстильные фирмы Гонконга, Тайваня и Южной Кореи, открытые воздействию рыночных сил, должны были внедрять более эффективные электронные ткацкие станки — иначе им было не устоять в конкурентной борьбе.
Результаты были ошеломляющими. Если в начале 1950-х годов на долю Индии приходилось более половины тканей, поставлявшихся из третьего мира в развитые страны, то к 1980-х ее доля снизилась до 9%, или на четыре пятых.
Тайвань, чье население составляло всего 3% от населения Индии, экспортировал больше текстильных изделий, чем она. Замкнувшись в себе за протекционистскими барьерами, Индия оказалась за бортом общемирового бума в производстве синтетических тканей.
Значительную часть запрещенных к ввозу или квотируемых импортных товаров составляло промышленное оборудование — чугунные клапаны, проволочная сетка из нержавеющей стали, трансформаторные блоки, ткацкие и металлорежущие станки. Создавая дефицит этих изделий или вынуждая потребителей приобретать их по более высокой цене у отечественных производителей, бюрократия срывала процесс индустриализации страны.
От действий властей страдают люди
Протекционизм в Индии обернулся падением жизненного уровня для миллионов простых людей. Самые бедные слои, с которых не взимался подоходный налог, страдали от косвенного «налогообложения» в виде высоких цен на продукцию отечественных производителей. В 1960-х годах ученый из Университета Гуджарата Б.Р. Шеной (B.R. Shenoy) сравнил цены на отечественные товары с мировыми расценками на запрещенные к импорту изделия. Он выяснил, что импортные ограничения приводят к существенному повышению цен на потребительские товары: холодильники индийцам приходилось покупать на 250% дороже мировых цен, сахар — на 328%. Тарифные барьеры ухудшали положение крестьян: за удобрения им приходилось платить на 153% больше, за насосы — на 204%, за пестициды — на 222%. Более того, эти ограничения создавали опасность для здоровья населения — отечественный пенициллин стоил на 1250% выше мирового уровня цен на это лекарство.
Из-за протекционистской политики государства индийцам, желавшим приобрести автомобиль, приходилось выбирать одну из двух отечественных моделей: Padmini — вариант «Фиата» 1960-х годов — или Ambassador — копию «Морриса-Оксфорда» 1950-х. Поскольку деваться потребителям было некуда, производители не видели оснований для инвестиций в НИОКР, чтобы усовершенствовать эти ненадежные, некомфортабельные, расходующие много топлива автомашины. Ждать получения заказанной машины потребителям порой приходилось до семи лет. Но и это еще не все: половину весьма высокой окончательной цены автомобиля составлял акциз.
Всепроникающая коррупция
Ограничение и регулирование торговли практически по всем направлениям предоставляло чиновникам благоприятные возможности для взяток. По данным аналитической службы журнала Economist, «по оценкам бизнесменов, от 5 до 7,5% капитальных издержек на любой проект обычно составляют взятки чиновникам, которые должны его санкционировать. После этого дополнительное вознаграждение выплачивается за подключение электричества, получение банковских кредитов и иные услуги».
Предпринимателям приходилось тратить все больше усилий не на совершенствование основной деятельности, а на «подмазывание» чиновников. Один банкир не без цинизма заметил: «На высших должностях сидят человек 200. Один хочет денег, другой — женщин, третий — чтобы его поили каждый день, четвертый — отправить сына на учебу в Штаты». Без «черного нала» обеспечить нужное решение и заставить шестеренки государственной машины вращаться быстрее было невозможно.
К началу 1980-х становилось все яснее, что именно из-за политики государства народ Индии прозябает в хронической нищете. С тех пор в стране осуществляется либерализация экономики, но процесс идет медленно, поскольку заинтересованные группы с политическими связями энергично отстаивают свои протекционистские привилегии.
Европа
Протекционистская политика в интересах отечественных поставщиков создает проблемы для всех — производителей, работников, потребителей — не только в бедных, но и в промышленно развитых странах. Протекционизм стал одной из главных причин экономической стагнации в Западной Европе в 1970-х и ее значительного отставания по темпам роста от Соединенных Штатов в 1980-х. Это явление получило название «евросклероза». Даже в условиях благоприятной экономической конъюнктуры европейские фирмы зачастую не создавали новых рабочих мест. Негативные эффекты протекционизма также вынудили Европейское сообщество сломать большинство торговых барьеров между странами-участницами в 1990-х годах.
Евро-неэффективность
Роль торговых барьеров здесь играли нормы регулирования, действовавшие в каждой стране. Каждое европейское государство имело собственные стандарты качества продукции, разработанные в основном с целью отсечения конкурентов. Результатом стало повышение издержек, поскольку производители не могли воспользоваться преимуществами экономии за счет масштаба, возможными в том случае, если бы по всей Европе действовали единые стандарты. По оценке Dow Chemical, разнобой в стандартах увеличивал издержки ее операций в Европе примерно на 50 миллионов долларов в год.
Кроме того, во всех странах существовали собственные квалификационные требования, по сути исключавшие прием на работу иностранцев. «Как-то мы подсчитали: для того, чтобы иметь возможность работать бухгалтером в каждой из 12 стран ЕЭС, человеку пришлось бы учиться в общей сложности 50 лет», — рассказывает сотрудник аппарата Еврокомиссии Мэтью Кокс (Matthew Cocks).
Грузовые автоперевозки с пересечением нескольких границ были возможны только при получении официальной лицензии в каждой стране. Поскольку таких лицензий выдавалось немного, обходились они дорого — настолько, что, по оценкам, уплата лицензионных сборов составляла до 20% всех расходов европейских компаний, специализировавшихся по таким перевозкам.
Но даже если у водителей были необходимые лицензии, грузовикам приходилось часами ждать на каждой границе, пока чиновники проверяли все бланки. Как правило для пересечения границ европейских стран водителю грузовика нужно было иметь при себе до 75 таких документов: эта пачка бумаг весила больше килограмма.
Аналогичные ограничения действовали и в сфере авиаперевозок. Национальные правительства препятствовали конкуренции между авиакомпаниями. В результате «привилегированные» авиаперевозчики устанавливали монопольно высокие расценки. Грузовые авиаперевозки в Европе в пересчете на тонну груза стоили примерно на 50% дороже, чем в Соединенных Штатах.
Телекоммуникации долгое время оставались в европейских государствах самой защищенной отраслью. В Западной Германии услуги телефонной связи стоили вдвое дороже, чем в других странах континента. Итальянская государственная телекоммуникационная компания-монополист Italtel приобрела печальную известность плохим качеством обслуживания: если вы хотели кому-то позвонить, соединиться с первого раза чаше всего не удавалось.
У государственных монополий не было особых стимулов для внедрения инноваций. В результате монополист France-Telecom, к примеру, сильно отставал от дерегулированной British Telecom в обеспечении клиентов новыми видами услуг, в частности, сотовой связью. Из-за своего ретроградства государственные монополии не пытались модернизировать международную телексную службу, которой они владели совместно — а ведь эта технология была создана еще в 1920-х годах. Громоздкие, уродливые, шумные телексы печатали сообщения только одним шрифтом на узких рулонах бумаги.
Когда не эти государственные телекоммуникационные монополии, а частные компании по производству электроники из Азии предложили потребителям недорогие, удобные и качественные факсы, последние тут же отказались от грохочущих телексов. В США количество подписчиков на услуги телексной связи с 1986 по 1988 год сократилось со 118 000 до 78 000. Объем продаж аппаратов факсимильной связи ежегодно удваивался, а их производители продолжали выбрасывать на рынок все более скоростные, дешевые и «умелые» модели.
Ущерб для потребителей
Больше всего проигрывали от торговых ограничений и производственных субсидий в различных странах Европы сотни миллионов европейских потребителей, которых лишали возможности выбрать наиболее дешевый или качественный товар.
Во всех странах континента действовали законы, позволявшие банкам не платить проценты мелким вкладчикам. Другие законы не позволяли иностранным банкам открывать в стране свои филиалы и предлагать клиентам более выгодные условия. Кое-где существовали и законоположения, запрещавшие гражданам открывать счета в зарубежных банках. В Британии, Франции и Западной Германии разрыв между ставками потребительского кредита и рыночными кредитными ставками в три раза превышал аналогичный показатель для Бельгии, где государственное регулирование в этой сфере было менее жестким. В ФРГ кредитную карту имел лишь один из 23 граждан; в США, для сравнения, ей пользовался каждый десятый. Потребительские кредиты и иные финансовые услуги в этой стране также были намного менее доступны, чем в Соединенных Штатах.
Миллионы европейских потребителей сильно переплачивали за финансовые услуги, поскольку выбора у них просто не было. По данным одного исследования, проведенного Еврокомиссией, в Бельгии, где существовали ограничения в этой сфере, страхование жизни обходилось гражданам на 31% дороже, чем в Британии, где этот рынок был более либерален. Испанские потребители платили на 32%, а итальянские — на 51% больше, чем англичане. В совокупности из-за государственного регулирования этого рынка страховые компании заставляли клиентов ежегодно переплачивать за свои услуги 2,9 миллиарда долларов.
Из-за бесконечных правил регулирования европейцам приходилось платить дороже и за продукты питания. В Италии, к примеру, действовал закон, предписывавший изготавливать макаронные изделия только из дорогих сортов пшеничной муки, хотя существовали другие разновидности, стоившие на 15% дешевле. Кроме того, итальянские власти полностью запрещали импорт пиццы и ряда других продуктов.
В 1980-х годах, осознав, что Европа отстает от динамично развивающихся экономик США и Восточной Азии, лидеры стран Европейского сообщества разработали амбициозную программу экономической либерализации в пределах континента к 1992 году. Они отменили сотни дорогостоящих торговых ограничений. Однако преимущества, полученные за счет либерализации торговли, могут оказаться недолговечными — ведь экономическое развитие Европы по-прежнему сдерживается высокими налогами и регулированием в других областях.
Япония
Некоторые американцы считают, что экономический рост и процветание Японии обеспечивается именно благодаря протекционистской торговой политике и субсидированию промышленности. На деле же японское правительство проводит противоречивую экономическую политику, и результаты получаются такими же неоднозначными. Хорошо идут дела в тех отраслях, что в наибольшей степени свободны от государственной защиты, руководства и вмешательства. Что же касается наиболее активно субсидируемых и защищаемых отраслей, тот там ситуация выглядит хуже всего. Их позиции на рынках и количество занятых сокращаются. Они превратились в постоянную обузу для японских потребителей и налогоплательщиков.
Тупик в сельском хозяйстве
В начале XX века японский сельскохозяйственный рынок отличался значительной открытостью; примерно 90% потребляемого в стране риса импортировалось. Но в 1930-х годах в стране были введены импортные квоты и высокие тарифы, сохраняющиеся и по сей день. Более того, правительство гарантирует фермерам закупки риса по фиксированной минимальной цене, значительно превосходящей мировую рыночную.
В 1952 году Закон о сельскохозяйственных землях ограничил размер участков, которыми могут владеть крестьяне, и запретил владение землей лицам, на ней не проживающим. Эти меры призваны были предотвратить возникновение нового класса крупных землевладельцев. В результате средняя площадь фермерского хозяйства в Японии составляет 2,7 акра; для Западной Германии аналогичный показатель равен 34,5 акрам, для Франции — 592 акрам, для Британии — 158 акрам, и для США — 387,7 акрам. Хотя выращивание риса дает среднестатистическому японскому фермеру лишь 6% дохода, «рисовый протекционизм» остается в неприкосновенности по политическим мотивам. Сельское хозяйство более чем любой другой сектор японской экономики огорожено протекционистскими барьерами.
Сельскохозяйственный протекционизм препятствует повышению уровня жизни 85% японцев, зарабатывающих на жизнь земледелием. А привилегии фермерам перераспределяют налоговое бремя на других работников и препятствуют перераспределению рабочей силы из сельского хозяйства в промышленность. Они ограничивают объем земельных ресурсов для промышленного использования и способствуют поддержанию высоких цен на землю. Тем не менее, несмотря на масштабнейшие протекционистские меры, численность японского крестьянства сократилась с 30 миллионов человек в 1965 году до 20 миллионов.
Регулирование розничного сектора
Японские потребители страдают от ограничений в системе распределения и действий структур розничной торговли, вздувающих цены. К сожалению, из-за протекционистской политики страны американские и другие зарубежные фирмы не могут беспрепятственно создавать в Японии конкурирующие предприятия розничной торговли, способные предложить более низкие цены.
Маленькие магазины, столкнувшиеся в конце 1960-х годов с растущей конкуренцией крупных торговых сетей, были защищены принятым в 1973 году Законом о крупных предприятиях розничной торговли. Согласно этому акту для создания магазина с площадью торговых помещений свыше 1500 квадратных метров в большинстве населенных пунктов и свыше 3000 квадратных метров в крупных городах требовалась специальная лицензия. В результате распространение крупных магазинов сильно замедлилось. Сетевые компании начали было расширяться за счет магазинов среднего размера, но в 1978 году в закон были внесены поправки: теперь официальное разрешение было необходимо для открытия торговых точек с площадью торговых помещений свыше 500 квадратных метров. Закон предписывал розничным компаниям уведомлять органы власти в письменном виде за семь месяцев до планируемого открытия магазина. Благодаря этому владельцы близлежащих семейных магазинчиков получали достаточно времени, чтобы упросить чиновников не допускать в их район конкурентов. В 1980-х годах правительство ввело новые ограничения на деятельность крупных предприятий розничной торговли, а заявки на открытие новых магазинов теперь кочевали по бюрократическим кабинетам годами. Эти ограничения общенационального масштаба усугублялись аналогичными мерами на местном уровне, а также нормами регулирования, затруднявшими строительство складов для крупных магазинов. В результате система распределения в Японии осталась неэффективной.
Если в США половина оптовиков получает годовой доход свыше миллиона долларов, то их японские коллеги такими результатами похвастаться не могут. В этой стране большинство видов товаров реализуются через цепочку из нескольких оптовиков, каждый из которых добавляет свою наценку, в то время как в Соединенных Штатах как правило действует только один оптовик. О размере дополнительных издержек, порождаемых этой системой, свидетельствует соотношение между оптовыми и розничными продажами: в Японии оно составляет 3,9 к 1, а в Америке — 1,7 к 1. Сетевые магазины обслуживают лишь 8% японского потребительского рынка, а в США — примерно 50%. Несмотря на все протекционистские меры многие мелкие розничные торговые предприятия в Японии приходят к выводу, что из-за отсталости этой системы объем их товарооборота будет неуклонно снижаться, и приобретают франшизы у сетевых компаний, например 7-Eleven.
Пытаясь помочь «привилегированным» секторам экономики, японское правительство использует широкий спектр мер — торговые ограничения, особый доступ к иностранной валюте и субсидии. Однако подобные усилия неизменно лишь закрепляют неэффективность и в большинстве случаев не спасают эти сектора от упадка. Об этом свидетельствуют, в частности, нижеследующие примеры.
Сталелитейная промышленность. Японское правительство поддерживает эту отрасль со времен Второй мировой войны. Чиновники, занимающиеся валютным регулированием, предоставляют сталелитейным предприятиям привилегированный доступ к иностранной валюте, чтобы те могли приобретать необходимое оборудование. Правительство в приоритетном порядке снабжает их углем и предоставляет на льготных условиях инвестиционный капитал. К началу 1970-х годов эта политика привела к появлению избыточных мощностей по высокозатратному производству стали. Доходность инвестиций резко упала. Повышение нефтяных цен и процентных ставок по кредитам обернулось для отрасли гигантскими убытками. В 1980-х годах такие компании, как Nippon Steel, Kobe Steel, Sumitomo Metal и Kawasaki Steel остановили многие доменные печи и сократили примерно 47 000 работников. В 1990-х повышение стоимости кредитов вызвало в отрасли новые потрясения.
Угледобыча. После Второй мировой войны японское правительство начало субсидировать угледобывающую отрасль посредством льготных кредитов, а также приоритетного доступа к иностранной валюте и снабжению электроэнергией. Тем не менее, за последние двадцать лет добыча угля в Японии сократилась на 50 с лишним процентов. За тот же период количество занятых в отрасли уменьшилось с 260 000 до примерно 26 000. В настоящее время этот спад продолжается.
Железнодорожный транспорт. Национализированная много лет назад компания «Японские национальные железные дороги» приобрела печальную известность из-за раздутых штатов и неэффективности: на каждую милю магистралей она имела в несколько раз больше сотрудников, чем железные дороги в других промышленно развитых странах. По данным председателя Японской ассоциации по экономической политике, ученого из Университета Кейо Хироси Като (Hiroshi Kato), число избыточных работников в компании достигало 93 000 человек, или трети общего количества ее сотрудников. Тем не менее доля «Японских национальных железных дорог» в пассажирских и грузовых перевозках сокращалась. Большинство же частных железных дорог страны, напротив, приносило прибыль. Ситуация в компании начала улучшаться лишь после того, как в 1987 году она была разделена на шесть отдельных фирм и приватизирована.
Судостроение. Чтобы усилить конкурентоспособность кораблестроительной отрасли на мировом рынке, японское правительство предоставляло ей освобождения от налогов, льготные кредиты и отсрочки по их выплате, а также инвестиции через Экспортно-импортный банк и Японский банк развития. Результатом стали высокие затраты и образование избыточных мощностей. За последние десять лет такие крупные кораблестроительные компании, как Mitsubishi Heavy Industries, Ishikawajimi-Harima Heavy Industries, Hitashi Zosen, Kurushima Dockyard, Kawasaki Heavy Industries и Sumitomo Heavy Industries не раз закрывали верфи и сократили более 45 000 работников. Более десятка судостроительных фирм обанкротилось. Сегодня мощности судостроительной отрасли в Японии не дотягивают до показателей 1970 года. Япония уступила значительную часть своей доли на этом рынке конкурентам из Южной Кореи.
Алюминиевая промышленность. В конце 1960-х — начале 1970-х годов Министерство внешней торговли и промышленности (МВТП) решило, что алюминиевая промышленность относится к числу «важнейших» отраслей, и осыпала шесть действовавших на этом рынке компаний всяческими льготами. Однако из-за произошедшего вскоре скачка нефтяных цен эти грандиозные планы обернулись колоссальными убытками. Одна компания прекратила существование, семь заводов было закрыто, общий объем мощностей отрасли сократился на 60%, а оставшиеся плавильные печи работают с половинной загрузкой.
Нефтехимия. Японское государство «закармливало» нефтехимическую промышленность субсидиями, ограничениями импорта, продажей земельных участков по сниженным ценам, выделением дополнительных объемов валюты и благоприятным налоговым режимом для внедряемых по лицензии зарубежных технологий. Естественно, это стимулировало создание новых предприятий в отрасли. Результатом стало затратное перепроизводство, спровоцировавшее существенное падение цен на продукцию нефтехимии. Еще больше усугубились трудности нефтехимических компаний из-за протекционистских мер МВТП в пользу японских нефтедобытчиков, особенно ограничений на импорт лигроина — основного сырья для нефтехимии. МВТП пыталось помочь нефтехимическим компаниям, усилив протекционистскую защиту их рынков сбыта и в 1980-х годах создав в отрасли картель, но эта схема не сработала.
Финансы. Японский финансовый рынок — один из самых жестко регулируемых среди развитых стран. Во многом действующие на этой арене правила регулирования напоминают американские аналоги, хотя в США за последние годы политическое руководство дальше продвинулось по пути реформирования финансового сектора.
До 1980 года в Японии действовала система контроля над обменом валюты, то есть никто не мог вывезти валюту из страны или ввезти ее без разрешения властей. Японские законы не позволяли коммерческим банкам продавать ценные бумаги, а учреждениям, проводившим операции с ценными бумагами — принимать вклады. Регулирующие органы затягивали внедрение в стране важных инструментов по обузданию рисков, например фьючерсных контрактов с процентной ставкой и опционов. Инвестиционными операциями занимались только трастовые банковские структуры и страховые компании. Услуги по страхованию жизни контролировал созданный государством картель из нескольких десятков фирм. Чиновники диктовали страховщикам, в какие ценные бумаги им следует вкладывать капиталы. Размер комиссионных за брокерские операции с ценными бумагами был фиксированным. Результатом стали высокие комиссионные брокеров, малая доходность инвестиций и менее широкий ассортимент розничных финансовых услуг, чем в Соединенных Штатах.
Существовавшая в стране финансовая система оказалась не в состоянии подготовить японские финансовые компании к удвоению процентных ставок в 1989–1990 годах. Не смогла защитная «стена» регулирования предотвратить и падение биржевых котировок на 50% в 1990 году. Японский рынок ценных бумаг остается слабым и незащищенным. Кроме того, менеджеры японских финансовых структур допустили ряд весьма дорогостоящих ошибок в ходе операций на американском рынке недвижимости. Поскольку закон предписывал японским фирмам, специализировавшимся на страховании жизни, производить выплаты держателям полисов только из текущих доходов, а не доходов с основного капитала, их портфели оказались перегружены ценными бумагами с высокой текущей доходностью, чьи котировки, однако, в дальнейшем резко падали. Так, японские страховые компании понесли миллиардные убытки на таких финансовых инструментах, как облигации Министерства финансов США. Кредитные рейтинги большинства гигантских коммерческих банков Японии были снижены.
Таковы лишь некоторые примеры провалов, вызванных протекционистской политикой японского государства. Она негативно отразилась также на услугах здравоохранения, пищевой промышленности, производстве сахара-рафинада, кондитерской, табачной и деревообрабатывающей отраслях.
Раздавая субсидии и ограничивая импорт, японское правительство затягивало переход от убыточных производств к новым видам промышленной деятельности. Ценные людские, товарные и финансовые ресурсы сковывались в бесперспективных отраслях дольше, чем это могло бы быть в условиях свободного рынка. Вследствие этого и количество создаваемых новых рабочих мест также было небольшим. Так, даже в период экономического бума в Японии в 1980-х здесь было создано гораздо меньше рабочих мест, чем в США за тот же период (для Америки эта цифра составила 18 миллионов).
Японские компании особенно сильно укрепили свои позиции на рынках США, Европы и Азии в 1980-х годах, когда либерализация торговли и инвестиционной сферы набрала обороты. Тарифы в стране были сокращены до более низкого уровня, чем в Америке. Квоты на десятки товаров были увеличены или вовсе отменены. Японским компаниям был облегчен доступ к капиталам, причем на более выгодных условиях и зачастую с меньшими процентами. Процедуры сертификации и стандарты были упрощены. Япония далеко продвинулась по пути либерализации, но процесс этот идет, увы, медленно.
Заключение
Как показывают экономические неудачи Аргентины, Индии, Европы и Японии, протекционизм перекладывает проблемы поставщиков на плечи потребителей. Он подрывает конкурентоспособность компаний, чьи потребности отечественные поставщики удовлетворить не могут. И, конечно, он оборачивается падением жизненного уровня миллионов людей.
Чтобы проблемы поставщиков не распространялись на всю экономику, следует открывать рынки, позволяя потребителям без помех приобретать необходимое у зарубежных производителей. Благодаря свободе торговли даже в том случае, если высокие налоги, регулирование, инфляция и другие результаты неудачной государственной политики подрывают способность отечественных поставщиков удовлетворять нужды потребителей, последние все же могут защитить свои жизненные интересы. И у кого, скажите, есть законное право им в этом отказывать?
Литература:
Аргентина
1 Glade, William P. The Latin American Economies: A Study of Their Institutional Evolution. New York: Van Nostrand, 1969.
2 Page, Joseph A. Peron, a Biography. New York: Random House, 1983.
3 Randall, Laura. An Economic History of Argentina in the Twentieth Century. New York: Columbia University Press, 1978.
4 Rock, David. Argentina, 1516–1952. Berkeley: University of California Press, 1985.
5 Rock, David, ed. Argentina in the Twentieth Century. Pittsburgh: University of Pittsburgh, 1975.
6 Tancer, Shoshana B. Economic Nationalism in Latin America. New York: Praeger, 1976.
7 Williams, Cristobal. Why Mexico’s Markets Boom while Argentina’s Stagnate // Wall Street Journal. 1991. July 5.
8 Zinn, Ricardo. Argentina: A Nation at the Crossroads of Myth and Reality. New York: Robert Speller & Sons, 1979.
Индия
9 Development Trade and Aid: A Golden Jubilee: Symposium of Indian Economic Conference 1967. Bombay: Popular Prakashan, 1969.
10 Agarwal, A.N. Indian Economy. Delhi: Vikas Publishing House, 1975.
11 Frankel, Francine R. India’s Political Economy, 1947–1977. Princeton: Princeton University Press, 1978.
Lucas, Robert E.B., Papanek, G.F., eds. The Indian Economy. Boulder, Colorado: Westview Press, 1988.
12 Pai, M.R. ed. A Decade of Planning in India. Bombay: Popular Prakashan, 1969.
13 Pai, M.R., ed. Planning in India. Bombay: Popular Prakashan, 1966.
14 Shenoy, B.R. Indian Planning and Economic Development. New York: Asia Publishing House, 1963.
15 Shenoy, B.R. et al. Thoughts on Indian Economy. Bombay: Popular Prakashan, 1969.
16 Shenoy, Sudha R. Central Planning in India. New Delhi: Wiley Eastern Private Limited, 1973.
Европа
17 De Benedetti, Carlo. How to Make Europe More Competitive // Wall Street Journal. 1988. March 30.
18 Bromberger, Mekry, Bromberger, Serge. Jean Monnet and the United States of Europe. New York: Coward-McCann, 1968.
19 The EC Just Says No to Japan’s Cheap Chips // Business Week. 1989. January 30.
20 Europe’s Computer Makers Come Down to the Crunch // Business Week. 1988. September 19. P. 145.
21 Cowen, Tyler. The Marshall Plan: Myths and Realities // Bandow D., ed. U.S. Aid to the Developing World, A Free Market Agenda. Washington, D.C.: The Heritage Foundation, 1985. P. 61–74.
22 Dinosaurs’ Picnic // Economist. 1988. November 19. P. 78.
23 European State Aid — Loaded Down with Lolly // Economist. 1989. November 18. P. 85.
24 Europe’s Capital Markets // Economist. 1989. December 16. P. 5.
25 The Message-Makers // Economist. 1990. March 10. P. 6.
26 Philips Fights the Flab — After Three Years of Painful Effort, Europe’s Biggest Electronics Company Is Still Struggling to Get Fit // Economist. 1990. April 7. P. 73.
27 Pieces on the Board // Economist. 1990. February 24. P. 3.
28 The Road Down Subsidy Mountain // Economist. 1988. May 21. P. 15.
29 Frankel, Glenn. Swedish-Made Economic Model May Be Running on Empty // Washington Post. 1990. March 22.
30 Hufbauer, Gary Clyde, ed. Europe 1992. Washington, D.C.: Brookings Institution, 1992.
31 Mayne, Richard. The Community of Europe. New York: W.W. Norton, 1963.
32 Messerlin, Patrick A. Liberalization in Services: The Experience and Challenge of the European Community. Washington, D.C.: World Bank, 1989.
33 Nelson, Mark. Belgium’s Establishment Fights to Survive, Foreign Raid on Generale de Belgique Exposes Weakness // Wall Street Journal. 1988. April 4.
34 Newman, Mark, Fulton, Tom, and Glaser, Lewrene. A Comparison of Agriculture in the United States and the European Community. Washington, D.C.: United States Department of Agriculture, 1987.
Япония
35 Allen, G.C. A Short Economic History of Modern Japan. London: Macmillan, 1981.
36 Friedman, David. The Misunderstood Miracle, Industrial Development and Political Change in Japan. Ithaca: Cornell University Press, 1988.
37 Genther, Phyllis A. A History of Japan’s Government-Business Relationship: The Passenger Car Industry. Ann Arbor: University of Michigan Center for Japanese Studies, 1990.
38 Japanese Finance: Markets and Institutions. London: Euromoney Publications, 1982.
39 Kosai, Yutaka. The Era of High-Speed Growth, Notes on the Postwar Japanese Economy. Tokyo: University of Tokyo Press, 1986.
40 Lincoln, Edward J. Japan’s Industrial Policies. Washington, D.C.: Japan Economic Institute of America, 1984.
41 Lockwood, William W., ed. The State and Economic Enterprise in Japan, Essays in the Political Economy of Growth. Princeton: Princeton University Press, 1965.
42 Okimoto, Daniel I. Between MITI and the Market, Japanese Industrial Policy for High Technology. Stanford: Stanford University Press, 1989.
43 Sakoh, Katsuro. Japanese Economic Success: Industrial Policy or Free Market? // Cato Journal. Vol. 4. ? 2 (Fall 1984). P. 521–533.
44 Saxonhouse, Gary R., Yamamura, Kozo, eds. Law and Trade Issues of the Japanese Economy. Seattle: University of Washington Press, 1986.
45 Troughton, Helen. Japanese Finance: The Impact of Deregulation. London: Euro-money Publications, 1986.
46 Yamazawa, Ippei. Economic Development and International Trade, The Japanese Model. Honolulu: East-West Center, 1990.
