Уходящий год выдался для либералов нелегким. Все, кто верит в открытые экономики, открытые общества, свободный обмен товарами, капиталом и идеями, получали одну плохую новость за другой: Brexit в Великобритании, победа Дональда Трампа в США, трагедия в Сирии, поддержка «нелиберальных демократий» в Польше, Венгрии и других странах. Те, кто верит в идеи свободного рынка, этой осенью написали немало эпитафий либеральной демократии и провозгласили наступление эры «постлиберализма». Но есть и те, кто призывает не ставить на либерализме крест. Среди них — редакция журнала The Economist: в издании уверены, что то, что не убивает, делает нас сильнее, и странному 2016-му стоит сказать «спасибо».
Как отмечает The Economist в своем предновогоднем выпуске, в последние четверть века либерализму все давалось уж слишком легко, и в результате он стал ленивым. Несмотря на растущее неравенство, те, кто оказался в «победителях» общества, убеждали себя, что построили меритократию и их положение заслужено. Но ведь именно сторонники либерализма, в свое время пришедшего на смену абсолютной монархии и революциям, должны понимать, что власть, которую никто не оспаривает, развращает. В сегодняшнем быстро меняющемся мире консенсус мешает инициативе и творческому процессу, а споры не просто неизбежны — они чрезвычайно нужны, так как ведут к обновлению.
Более того, продолжает издание, у либералов есть что предложить обществу, переживающему перемены. В XIX веке старое положение дел стремительно менялось под действием технологических, экономических, социальных и политических сил, народы искали порядка. Вернуть такой порядок мог правитель, достаточно сильный, чтобы замедлить перемены или разгромить предыдущую власть (в зависимости от консервативности или революционности правителя). Но такое решение проблемы было нелиберальным. То же самое происходит и сегодня: мы до сих пор слышим призывы «вернуть контроль», в том числе из уст лидеров-автократов.
Либералы предложили иной ответ. В их идеологии власть, вместо того чтобы концентрироваться, должна делегироваться, государство должно использовать букву закона, политические партии и конкурентные рынки. Граждане, вместо того чтобы служить могущественному государству, которое в ответ защищает их, могут самостоятельно выбирать, что для них лучше. Страны, вместо того чтобы вести войны, могут заключать соглашения и осуществлять взаимовыгодную торговлю.
Все эти идеи настолько глубоко вросли в мировоззрение Запада, что вряд ли их вытравит даже протекционизм Трампа. Однако у либералов сегодня есть другая проблема: им необходимо справиться с потерей собственной веры в силу прогресса. Сегодня мы живем, вероятно, в лучшем мире, чем тот, что когда-либо видели наши предшественники: в нем меньше голода, бедности, войн и самая большая продолжительность жизни в истории человечества. И все-таки многие на Западе — то есть в странах, которым дивный новый мир должен быть виден лучше всего, — воспринимают реальность по-другому. С их точки зрения прогресс — это то, что случается главным образом с кем-то другим. Рост богатства их не затрагивает, технологии отнимают работу, а мультикультурализм несет угрозу, а не разнообразие и сотрудничество.
Если такое понимание мира будет распространяться, предупреждает The Economist, именно либерализму нужно будет искать ответы для пессимистов. В XIX веке либеральные реформаторы запускали масштабные перемены. Они вводили всеобщее образование, впервые давали права работающему населению, предлагали избирательную систему, общественное здравоохранение и социальную защиту. После Второй мировой войны появились Организация объединенных наций и Международный валютный фонд, которые связывали страны между собой.
В последние же десятилетия либерализм не предложил ничего, даже близко настолько же амбициозного. Это необходимо изменить. По мнению редакции журнала, либералам следует использовать те возможности, которые дают технологии, чтобы понять, в чем нуждаются сегодняшние общества. Возможно, придется пробовать новые формы более локальной демократии, реформировать систему образования так, чтобы нормальным стало «учиться» несколько раз, когда человек хочет попробовать себя в новой области. Эти и другие возможности нам пока не представить, но именно в либеральной системе, где поощряется личная креативность и инициатива, у них есть шанс оформиться и развиться.
Тон публикаций The Economist после голосования британцев за Brexit и избрания Дональда Трампа президентом США показывал, что журнал считает эти события печальными и угрожающими. И все же прошедший 2016 год можно считать запросом на перемены к лучшему, на который можно и нужно реагировать либерально настроенным людям в обществе. «Никогда не забывайте о способности либералов изобретать что-то заново, — указывает журнал. — Не следует недооценивать простор, на котором люди могут размышлять и придумывать инновационные способы решения проблем. Нынешняя задача — собрать плоды этого импульса, защищая терпимость и открытость идеям, на которых стоит либеральный мир».
Как писал историк Юваль Харари в своей статье в New Yorker о «конце либеральной истории», в прошлом либерализм уже переживал кризисы, подобные сегодняшнему. Первый этап становления глобализации и либерализации закончился Первой мировой войной, затем мир увидел расцвет фашизма, который какое-то время казался современникам неотразимым. После «момента Гитлера» в 1950–1970-х был «момент Че Гевары», когда социалисты обвинили либералов в том, что их идеи — лишь фиговый листок для прикрытия уродливости глобального капитализма. После всех этих кризисов, считает Харари, либерализм вставал более сильным, чем прежде. Причина тому — то, что либеральная система оказывалась более гибкой и динамичной, чем те, которые ей противопоставляли: империи, фашизм, коммунизм. Отчасти это произошло благодаря ее способности адаптировать лучшие идеи последних — например, общественное здравоохранение и социальное обеспечение.
Сейчас можно говорить о «моменте Трампа». На фоне других «моментов» истории он кажется даже менее опасным для либерализма, потому что за ним нет идеологии. Однако несмотря на это нынешний кризис может оказаться более серьезным, чем прежде: раньше «либеральная история» могла предложить хорошее решение главных проблем общества, а сегодня у нее нет ответов на такие важные вопросы, как глобальное потепление или развитие технологий, способное лишить работы и заработка массы людей.
Отсюда, пишет Харари, следует, что перед человечеством стоит новая задача: создать «новую историю» для мира. Как в ходе индустриальной революции появились новые идеологии для XX века, так и грядущая революция в биотехнологиях и информации потребует свежего ви́дения. Те, кто сможет предложить его, и дадут людям, потерявшим веру в «либеральную историю», новый ориентир.
