Европейский кризис беженцев в 2015–2016 году доказал то, что доказывала человеческая история не раз: мы боимся чужаков. Опросы показывают, что в Испании и Франции около половины жителей считают мигрантов лишним бременем, в Греции и Италии — 70%; в Великобритании три четверти граждан уверены, что число мигрантов в их стране необходимо уменьшить. Новый президент США продолжает пугать мексиканцев пограничной стеной, а Австралия вовсе не пускает беженцев на свою территорию.
На этом фоне особняком смотрится одна страна — Канада: наперекор всем она продолжает заявлять, что приветствует мигрантов и не собирается изменять этой идее. В 2016 году Канада приняла 300 тысяч мигрантов (из них 48 тысяч — беженцы) и обещает дать им гражданство, когда придет время: по статистике, 85% постоянных резидентов страны становятся гражданами. Почему же канадцы не переживают, что поток пришельцев лишит их работы или подвергнет опасности? По мнению Чарльза Форана, главы Института канадского гражданства (Institute for Canadian Citizenship — организация, которая занимается вопросами ассимиляции новых граждан), ответ на этот вопрос лежит в отличном от других отношении канадцев к национальному самосознанию. По его мнению, Канада, возможно, сумела стать первой «постнациональной» страной в мире. InLiberty прочел его текст, опубликованный в газете The Guardian, — и выделил главное.
То, что Канада приветствует мигрантов, — результат не наивной веры, но прагматичного расчета. В 1990-х низкий уровень рождаемости и старение нации начали тормозить естественный прирост населения. Сегодня две трети ежегодного увеличения численности населения приходится на мигрантов, а к 2030 году, согласно оценке ICC, иммиграция будет обеспечивать прирост уже на 100%. По словам Форана, это дает стране очевидные экономические преимущества, которые видит общество и подтверждает статистика: разнообразие толкает благосостояние вперед, а не тормозит его. Помимо практических соображений действуют и другие: большинство канадцев философски расположены к открытости.
Премьер-министр Джастин Трюдо немногим более года назад заявил: «В Канаде нет ключевой идентичности, нет мейнстрима. Есть общие ценности, такие как открытость, уважение, сострадание, желание упорно работать, поддерживать друг друга, искать равенства и справедливости. Эти качества делают нас первым постнациональным государством».
Такая ремарка кажется непредставимой ни в Европе, ни в России, придумывающей «российскую нацию». Для большинства стран государство — это более или менее однородная по расовым и религиозным признакам группа, подчиняющаяся внутренним законам и охраняемая национальной армией. Скажите итальянцу или французу, что у него нет идентичности, — он обидится. Для Канады же это важный принцип государственного управления, пишет Форан. Идеи постнационализма не новы для этой страны. В некотором смысле канадцы последние полтора века, после получения статуса британского доминиона в 1867 году, были открыты приезжим, унаследовав гостеприимство у коренных народов, которые приветствовали первых европейцев на этой земле и учили их здесь выживать.
Еще в 1963 году известный канадский философ Маршалл Маклюэн объявил, что «Канада — единственная страна в мире, которая знает, как жить без идентичности». Он считал свою страну материалом, из которого можно слепить новую концепцию нации, свободной от границ, стен и идей нативизма. По мнению Маклюэна, то, что другие посчитали бы слабостью, — отсутствие национального самосознания, — могло стать сильной стороной государства и дать ему здоровую гибкость и готовность к переменам.
Так и произошло, пишет Форан. Мигранты из Китая, Японии, Украины, Италии, Греции, Восточной Европы, Южной Азии, Вьетнама, Индии и других частей света сделали Канаду «противоположностью мифу о стандартном государстве-нации». Успев за последние десятилетия сродниться с многообразием рас, канадцы сегодня получают чувство общности именно благодаря тому, что им комфортно в этом многообразии.
Можно спорить о том, что Канаде просто быть открытой. Ей не нужно активно защищать свои границы с помощью многочисленной армии, у нее в соседях всего одно дружественное и сильное государство, от которого и зависит ее богатство, — 75% торгового оборота страны приходится на США. При таком отсутствии экономических и военных переживаний обществу легче дышать, быть уверенным и чувствовать себя в достаточной безопасности для экспериментов. Но в Канаде есть место для национальной борьбы. Здесь до сих пор не решен вопрос о языке; в стране живут около 50 аборигенных индейских национальностей, а во франкоговорящем Квебеке в 1960-х годах действовала радикальная сепаратистская организация «Фронт освобождения Квебека». Провинция и государство, пожалуй, по сей день должны постоянно поддерживать компромисс, но даже здесь, убежден Форан, неполное национальное самосознание — это положительный фактор: оно позволяет двигаться вперед без кровопролития и развиваться без страха.
Проблемы миграции, беженцев и выросшего на них популизма никуда не денутся в 2017 году. Но отрицание, нативизм и отказ общества от изменений и эволюции — это не действия, а реакции, которые вряд ли улучшат ситуацию. Если экс-президент США Барак Обама и музыкант Боно были правы, когда говорили, что «в мире должно быть больше Канады» (хотя ни тот ни другой не говорили конкретно о беженцах), то правы они потому, что этой стране повезло иметь историю, философию и физическое пространство, чтобы поразмышлять о том, можно ли строить общество не так, как остальные. У Канады получается, хотя ее эксперимент нельзя считать завершенным. Неважно, как назвать это — постнационализм или просто новая модель принадлежности, — но опыт и пример этой страны могут и помочь, и вдохновить другие общества в это непростое время.
